на количестве благ, доступных распоряжению в экстремальных условиях, нетипичных для экономической жизни общества, и т. п. Опираясь на эти положения, О. Бем-Баверк стремился доказать, что ценность есть не что иное, как субъективно-психологическая категория, характеризующая значение вещи для благополучия человека. В результате получается, что одно и то же благо имеет столько ценностей, сколько имеется субъективных оценок этого блага.[419]

В целом, теория предельной полезности О. Бем-Баверка (как, впрочем, и К. Менгера) не выходит за рамки обыденных представлений, поскольку она покоится на «здравом смысле», в соответствии с которым в ней рассматривается поведение отдельного субъекта, ведущего свое обособленное хозяйство вне общества (в первобытном лесу, на необитаемом острове и т. п.). Такая весьма поверхностная трактовка, не имеющая ничего общего с подлинно научным объяснением экономической жизни общества, была вместе с тем направлена по существу на опровержение трудовой теории стоимости, прежде всего, ее марксистской интерпретации. В противоположность ей О. Бем-Баверк стремился обосновать теорию субъективной ценности, с позиций которой он выступил с критикой ключевых положений трудовой теории стоимости. Именно эта критика послужила отправным пунктом появления впоследствии различных «альтернативных» концепций ценности, претендующих на роль «новой парадигмы нетрудовой теории стоимости». Одной из важнейших особенностей данных концепций является поверхностная критика трудовой теории стоимости за ее «затратный» характер, который якобы обусловливает неэффективное использование ресурсов и, в конечном счете, не отражает специфику экономической деятельности в современном обществе. «Однако фундаментальным принципом философии экономики является признание того факта, что никакое производство благ невозможно без затрат ресурсов, и в этом смысле любая экономическая теория всегда имеет “затратный” характер. Сопоставление индивидуальных и общественных затрат труда, способствующее росту эффективности производства и на индивидуальном, и на общественном уровнях, объясняется именно на основе положений трудовой теории стоимости. Эти положения инвариантны относительно содержательной природы ресурсов, испытывающих воздействие труда, и, в частности, относительно информационных и интеллектуальных ресурсов, которые трансформируются в потребительные стоимости опять-таки посредством затрат труда, а не каким-то иным образом. Никакие концепции “полезности”, никакие иные “альтернативы”, отступающие от существа трудовой теории стоимости, не смогут объяснить внутренних закономерностей движений экономической системы, в которой бриллиант дороже, чем вода, компьютер дороже карандаша, автомобиль дороже, чем колесо от этого автомобиля».[420]

§ 7. Первая попытка синтеза трудовой теории стоимости и теории предельной полезности

Эту попытку впервые предпринял видный российский экономист М.И. Туган-Барановский. Выделяя два основных направления в экономической науке – школу предельной полезности и марксизм, он отмечал, что его теоретические воззрения, с одной стороны, не укладываются в рамки ни одного из этих направлений, а с другой стороны, имеют с ними нечто общее.[421] В этой связи автор ставил перед собой следующую задачу: «… показать возможность третьего направления в экономической теории, не совпадающего ни с марксизмом, ни со школой предельной полезности, но являющегося до некоторой степени синтезом (выделено нами – Н.С.) их обоих».[422]

В качестве методологической основы такого синтеза М.И. Туган-Барановский рассматривал предложенное К. Родбертусом деление экономических категорий на две группы: 1) логические и 2) исторические. При этом под логическими категориями М.И. Туган-Барановский понимал всеобщие категории, присущие всякому хозяйству, независимо от исторической ступени его развития, а под историческими – особые категории, свойственные лишь исторически определенным, преходящим формам хозяйства.[423]

Исходя из этой посылки, М.И. Туган-Барановский утверждал, что существуют только две основные логические категории – ценность и стоимость. По его мнению, обе эти категории вытекают из двойственной природы хозяйственного процесса, который, с одной стороны, всегда преследует внешнюю цель, т. е. приспособление внешней природы к человеческим потребностям; с другой стороны, достигает этой цели лишь путем некоторых затрат, составляющих средство ее достижения. «Итак, – писал автор, – средство и цель, затрата и получка являются теми двумя полюсами, между которыми заключена хозяйственная деятельность. Соответственно этому и так называемый хозяйственный принцип имеет двусторонний характер: при наименьшей затрате достигнуть наибольшей суммы хозяйственной пользы. Всякая хозяйственная деятельность стремится согласоваться с обоими требованиями хозяйственного принципа, в котором находят себе выражение две основные логические категории хозяйства – стоимости (затраты) и ценности (получки). Вся хозяйственная жизнь, несмотря на ее чрезвычайную сложность, укладывается в эти две основные категории хозяйства, подобно тому, как операции любого хозяйственного предприятия, каковы бы они ни были, укладываются бухгалтерией в две рубрики – пассива и актива».[424]

Заметим, такое понимание сути хозяйственной деятельности не выходит за рамки традиционных представлений. Но связанная с ней трактовка указанных категорий вызывает по меньшей мере три серьезных возражения. Во-первых, в корне несостоятельно резкое противопоставление логических и исторических категорий, поскольку они отображают развитие любого хозяйства в двух взаимосвязанных аспектах: логические категории – с точки зрения логики, основных закономерностей этого развития, очищенного от случайностей и второстепенных обстоятельств; исторические категории – с точки зрения действительного процесса развития данного хозяйства с учетом разного рода случайностей и второстепенных обстоятельств (напомним, при использовании метода восхождения от абстрактного к конкретному логическая последовательность категорий может совпадать с исторической, а может и не совпадать). Во-вторых, категория ценности, как уже отмечалось, отнюдь не является чисто экономической (хозяйственной), она суть философская, общесоциологическая категория, на что далее справедливо указывал и сам автор.[425] В-третьих, стоимость есть не всеобщая, а особенная категория, которая имманентна лишь такому хозяйству, где существует товарное производство, а стало быть, и рыночные отношения. Автор же, наоборот, рассматривал понятие стоимости наряду с понятием ценности, как внеисторическую, свойственную любой ступени хозяйственного развития общества.

Полагая, что анализ этих категорий удобнее всего начать с ценности, М.И. Туган-Барановский указывал на два момента: 1) существует только один способ отличить ценное от неценного, а именно, реакция воли человека; 2) действие самой воли определяется понятием ценности. «Воля всегда к чему-либо стремится и от чего-либо отталкивается, что-либо избегает; то, к чему она стремится, признается нами положительной ценностью, чего избегает – отрицательной ценностью. Вне воли нет ценности, и вне ценности нет воли. И потому с общефилософской точки зрения не может быть другого определения ценности, кроме сформулированного Эренфельсом: “ценные предметы суть те, которые мы желаем”».[426]

В соответствии с такой субъективно-волюнтаристской трактовкой М.И. Туган-Барановский определял ценность как желание чего-либо, т. е. фактически отождествлял ее с какой-либо потребностью. При этом само желание рассматривалось им и как достижение цели, и как средство какой-нибудь другой цели. Сообразно этому автор делил ценности на основные, самостоятельные, и производные, не самостоятельные. «Первые желательны сами, ради себя – например, счастье, красота, материальное благополучие, слава и т. п. Вторые же являются средствами для достижения какой-либо основной ценности».[427]