– Ну послушай! – Роуз досадливо взмахивает рукой. – Все это не более чем твои догадки. – Она ставит бокал на столик. – А знаешь, чем занимаюсь я, когда мне грустно или паршиво?

Элинор качает головой и делает большой глоток. Роуз вскакивает с дивана, качает бедрами, крутит головой и дергает плечами. Ее коротко стриженные волосы трясутся вместе с ней, закрывая лицо.

– Я завожу граммофон и танцую, потом курю и выпиваю! Элли, тебе нужно немного встряхнуться. Думаю, ты уже забыла, что значит жить. Потанцуй со мной.

Роуз протягивает руку. Элинор допивает шерри и встает. Комната слегка покачивается.

– Согласна, – говорит она и позволяет Роуз увести себя от дивана.

Элинор сбрасывает туфли и начинает двигаться в ритме музыки. Возможно, Роуз права. Но даже если она права, тайна Эдварда не перестает быть тайной. Элинор непременно узнает, с кем или с чем связана эта тайна.

– Роуз, – говорит она чуть заплетающимся языком, глядя сестре в глаза, – а ты занимаешься сексом с Марселем?

Роуз покатывается со смеху:

– Конечно, черт побери!

На следующее утро Элинор будит отвратительный стук в голове. Она со стоном поворачивается на спину. Язык прилип к нёбу. В висках тоже стучит, и все назойливее. Ее мучает жажда. Кое-как она приподнимается и садится на постели. Утренний свет, льющийся в щели между занавесками, кажется ей чересчур ярким. Боже милостивый! Как она могла позволить себе вчера так напиться?

Дрожащими руками она тянется к графину на тумбочке, наливает стакан воды, залпом выпивает и сразу же ощущает волну тошноты. Дурость, дурость и еще раз дурость! Она запрокидывает голову. Сердце бьется слишком быстро. Она пытается глубоко дышать и вспоминает две бутылки вина, которые они с Роуз вчера распили. Кажется, они добавили и порцию коктейля? Она не помнит. Вспоминаются обрывки разговоров. Теории насчет Эдварда и тех проклятых денег. Роуз и… да, ее сестра и Марсель – любовники! Элинор мысленно представляет, как поздно ночью Марсель выскальзывает из отведенной ему комнаты в доме Софи, пробирается в комнату Роуз и они… Подробности, рассказанные сестрой вчера, заставляют Элинор поежиться. Она прикладывает ладонь к потному лбу. Вспоминает, что вчера, кажется, пообещала Роуз встретиться с этим мужчиной, похитившим сердце сестры. Она даже пригласила его в Брук-Энд, и плевать ей, как к этому отнесется Эдвард. Неужели она так и сказала?

Вспоминаются другие фрагменты вчерашних разговоров. Вчера они говорили о матери и обо всем, что так долго оставалось невысказанным. Горе и гнев, которые Элинор затолкала поглубже, до сих пор бурлят внутри и легко вспыхивают при одном произнесении материнского имени. Потому ей и ненавистны разговоры об этом. Вчера она плакала. По матери и по Мейбл. Роуз сказала ей, что она так и не пропустила убийство матери через себя. Не отгоревала надлежащим образом и не отпустила горе. Их разговор затянулся далеко за полночь. Она вспоминает, что даже видела, как посветлел восточный край неба. По словам Роуз, Элинор нужно отпустить свою ненависть. Роуз приняла случившееся и простила убийцу матери. Не сразу, но нашла способ, и это освободило ее, позволив жить и наслаждаться жизнью. Потом они смеялись, слушали музыку. Элинор расслабилась. Несмотря на пульсирующую головную боль, она ощущает ничем не отягощенный покой. Она выпивает еще воды, снова закрывает глаза и позволяет мыслям унести ее в прошлое.

Элинор тринадцать лет. Она бегает босиком по пляжу в Уэст-Уиттеринге, стараясь догнать братьев. Один на год старше ее, а другой – на год моложе, но оба сильнее и проворнее ее. Четырехлетняя Роуз ковыляет следом. Сквозь ветер прорывается мамин голос: «Мальчики, Элинор, следите за младшей сестренкой!» Порывистый ветер приносит крики чаек и резкий привкус соли. Он треплет ей волосы, ударяет по телу. Элинор бежит против ветра, торопясь достичь большого серого моря с белыми барашками волн. Серебристая пена вздымается так высоко, что невозможно понять, где кончается море и начинается воздух. Братья с веселыми криками добегают до моря и пытаются столкнуть друг друга в кипящие волны. Элинор и Роуз приподнимают подолы платьев и неуверенно останавливаются у кромки воды, затем шлепают по мелководью. Их ноги быстро цепенеют в холодной пене, а платья все равно намокают. Братья намного смелее: прыгают прямо в волны, вскидывая и опуская головы, появляясь и исчезая между колышущимися стенами воды. Элинор помнит, как она крепко держит Роуз за руку, не сводя глаз с воды. Ее сердце быстро бьется, а взгляд ловит две мальчишечьи головы. Их всегда должно быть две. Ей почему-то кажется, что стоит отвести взгляд – и одна из голов исчезнет навсегда.

Память приносит ей новые яркие картины. Целый калейдоскоп из времен ее отрочества. Их уютный дом на Ричмонд-Хилл, нескончаемые летние дни, когда они играют в прятки в саду, лазают по деревьям и она учит Роуз плести венки из ромашек, которыми сестра украшает свои чудесные волосы. За завтраком отец что-то рассказывает. Мама смеется. Элинор не понимает смысла шутки, и та кажется ей не смешной… Мама накануне вечернего похода в гости. Высокая прическа, изящные локоны вокруг ушей и на затылке; на шее и в ушах поблескивают драгоценные камни… Мама сидит в кресле у камина и своим негромким, теплым голосом читает «Энн из усадьбы Зеленые Крыши», а все четверо ее слушают. В камине потрескивают поленья. Отец еще не вернулся с работы в Сити.

Но затем в воспоминаниях, как и в жизни, идиллия дает трещину. Элинор захлестывает новый каскад воспоминаний, и каждое – словно удар ножом по ее телу. Она зажмуривается, вцепляется в одеяло, будто это может их остановить. Но воспоминания идут лавиной, и она не в силах им помешать.

Осень 1914 года. Отец стоит перед ними в новой форме, готовый отправиться на фронт. Он ерошит волосы Элинор и обещает к Рождеству вернуться домой. Он весело машет рукой и уходит. Тот счастливый, добрый человек уже не вернется, а вернувшийся будет изможденным, сморщенным и опустошенным. В его глазах застыл испуг, ибо он повидал невыразимые ужасы. Это совсем не тот отец, который подтрунивал над ними, щекотал, который в раннем детстве казался им великаном и был полон кипучей энергии. А теперь она видит братьев, готовых исполнить свой долг перед страной и королем. Они поочередно обнимают плачущую маму. Последний раз на памяти Элинор, когда их семья была по-настоящему счастливой. Сначала одна телеграмма, затем другая, и в обеих – беспощадные черные буквы слов: «Погиб в бою». Каждый раз их вручали маме. Вскоре отца, чьи легкие были обожжены горчичным газом, стали одолевать приступы кашля. Он месяцами лежал на диване, цепляясь за жизнь. К тому времени они отказались от слуг. Мама, Элинор и даже маленькая Роуз ухаживали за отцом и занимались домашними делами, экономя деньги и оберегая отцовское достоинство. Смерть забирала его медленно: день за днем, клетку за клеткой, пока не стало и его.

Естественно, они были вынуждены переехать. Скромная военная пенсия не позволяла маме сохранить дом в Ричмонде и оплачивать слуг для его содержания. Мама продала их прежнее жилье и вместе с Элинор и Роуз перебралась в скромную квартиру в не самой лучшей части Белл-стрит. По маминым словам, они жили в Мэрилебоне, хотя на самом деле это был Паддингтон. Мама устроилась в фешенебельный магазин на Риджент-стрит, проводила на работе едва ли не весь день, чтобы ее девочки могли учиться в хорошей школе, красиво одеваться и иметь разные приятные штучки, делающие их жизнь радостнее. Элинор, как только позволил возраст, поступила на вечерние курсы стенографии и машинописи. Она была сообразительной, быстро обучалась и привлекла внимание преподавателя. У того были знакомые, а у них – свои знакомые, и потому, едва закончив курсы, она поступила на работу в Военное министерство.