class="p1">Экскурсия продолжилась в широкой галерее, которая опоясывала внутренний дворик с цветником. Сверху дворик перекрывала стеклянная крыша на железных конструкциях. Когда метрдотель начал распространяться об удобствах, предоставляемых в отеле: вода подается из собственной артезианской скважины; вечерний чай ежедневно накрывают в цветнике на открытом воздухе; бальный зал отделан панелями из красного веронского мрамора, а освещается хрустальными люстрами в стиле Людовика XIV, — терпение Габриеля иссякло.

— Благодарю вас за экскурсию, — наконец, прервал он гида, когда они вышли к главной лестнице с балюстрадой, отделанной бронзой, доставленной из Брюсселя, и украшенной изображением сцен двенадцати подвигов Геракла. Можно было не сомневаться: метрдотель опишет все подвиги с мучительными подробностями. — Очень обязаны вам. Однако боюсь, что мы с леди Сент-Винсент отняли у вас слишком много времени. Сейчас мы, пожалуй, отправимся к себе.

— Но, милорд, я еще не поведал вам историю о том, как Геракл одолел Лернейскую гидру. — Метрдотель показал на картину и, будто не слышал отказа Габриеля, увлеченно продолжил: — Геракл и кони Диомеда…

Не обращая внимания на Пандору, которая не могла оторвать глаз от балюстрады, Габриель еще раз поблагодарил метрдотеля и потянул ее за собой вверх по лестнице.

— Но он рассказал бы нам еще дюжину историй, — шепотом запротестовала она.

— В том-то и дело… — Габриель не останавливался, пока они не достигли дверей их номера, где его камердинер и горничная уже распаковали вещи. Ида изъявила готовность помочь Пандоре переодеться, но Габриель решил отпустить горничную. — Я сам позабочусь о леди Сент-Винсент. Вы с Оуксом пока не потребуетесь.

Хотя в прозвучавших словах не было и намека на нечто интимное ни в содержании, ни в способе выражения, Ида залилась краской, а потом сделала быстрый книксен. Помедлив только для того, чтобы обменяться короткими фразами с Пандорой, она вышла из номера. Вслед за ней отправился камердинер.

— Что она тебе сказала? — спросил Габриель, глядя, как Пандора принялась обследовать номер, который состоял из гостиных, подсобных комнат, спален, ванных комнат и отдельной веранды с видом на океан.

— Напомнила мне, что лучше повесить платье на спинку стула, а не бросать на пол. А еще была недовольна тем, что я положила шляпку на сиденье стула, потому что кто-нибудь усядется на нее.

Габриель нахмурился.

— Она держится с тобой слишком фамильярно. Я уже подумываю уволить ее.

— Ида — Чингисхан в платье горничной, — признала Пандора. — Но она помнит все, о чем я постоянно забываю, и находит пропавшие вещи. — Ее голос зазвучал гулко, когда она вошла в ванную, выложенную мраморной плиткой. — Кроме того, она говорила мне, что я буду настоящей дурой, если не выйду за тебя.

— Тогда мы оставим ее, — решительно заявил Габриель. Войдя в ванную комнату, он увидел, что Пандора склонилась над большой фарфоровой ванной и внимательно разглядывает краны.

— Почему здесь установлен дополнительный кран, бронзовый? — спросила она.

— Этот для морской воды.

— Правда? Значит, я могу принять морскую ванну прямо здесь?

— Именно. — Габриель усмехнулся, увидев удивленное выражение ее лица. — Теперь мы не будем так сильно сердиться по поводу медового месяца?

Пандора застенчиво улыбнулась.

— Пожалуй, да, — признала она. И в следующий момент порывисто бросилась к нему, обвила руками шею.

Почувствовав, как она дрожит всем телом, Габриель крепко прижал ее к себе, веселья у него поубавилось.

— Почему ты дрожишь, милая?

Пандора спрятала лицо у него на груди.

— Я в ужасе от предстоящей ночи.

Ну конечно! Она невеста, и это ее первая брачная ночь. Ее ожидала постель с едва знакомым мужчиной, а еще боль и стыд. Волна нежности нахлынула на него, но одновременно он почувствовал тяжесть разочарования в груди. Скорее всего, сегодня ночью не будет никакой консуммации брака, никакого вступления в брачные отношения. Ему надо проявить терпение. Надо уступить и довольствоваться лишь предварительными ласками, на которые она согласится, а потом, может, через день или два…

— Я предпочла бы сделать это прямо сейчас, — объявила она. — Тогда я перестану переживать. Габриель был настолько поражен, что не нашелся с ответом.

— А то нервничаю, как рождественская гусыня, — продолжила Пандора. — Я буду не в силах поужинать, не смогу читать или что-нибудь делать, пока не покончу с этим. Даже если это превратится в настоящую муку, лучше все сделать сразу, чем сидеть в ожидании.

Сердце у него подскочило от облегчения и желания, и он тихо выдохнул:

— Любимая, это не превратится в муку. Я обещаю, тебе понравится. — Помолчал и добавил с кривой усмешкой: — По большей части. — Нагнувшись к ней, коснулся губами ее шеи и почувствовал, как она сглотнула. — Тебе ведь понравилось наше полуночное рандеву, верно? — тихо спросил он.

Еще раз сглотнув, Пандора кивнула. Габриель физически ощущал, как она пытается расслабиться, довериться ему.

Найдя ее губы, заставил приоткрыть их легчайшими прикосновениями языка. Поначалу ее ответ был нерешительным, потом Пандора расслабилась и прильнула к нему, и он ощутил, как ее внимание сосредоточилось на нем, как вся ее жизненная энергия перетекает в него. Волосы на затылке встали дыбом от возбуждения, жар затанцевал и охватил каждую часть его тела. С величайшим трудом он оторвался от нее, прекратив поцелуй, обхватил ее лицо ладонями и увидел, как длинные черные ресницы поднялись и она посмотрела на него своими сине-черными глазами.

— Что, если я закажу немного шампанского? — предложил Габриель. — Тебе это поможет расслабиться. — Подушечками больших пальцев он погладил ей щеки. — А потом я преподнесу тебе подарок.

Ее черные вразлет брови сошлись на переносице.

— В буквальном смысле подарок?

Габриель ответил с недоуменной улыбкой:

— Да. А разве может быть по-другому?

— Я думала, что «преподнести подарок» — это метафора. — Ее взгляд метнулся в сторону спальни. — Для обозначения того самого.

Его охватил смех.

— Я бы не осмелился польстить себе настолько экстравагантно. Ты уж потом оценишь, являются ли подарком мои ласки. — Продолжая смеяться, Габриель наклонился к ней, чтобы поцеловать.

Он обожал ее. Таких, как она, еще не видел свет. И она принадлежала ему, целиком… Хотя он понимал, что такое нельзя произносить вслух.

Любую неловкость, которую Пандора могла ощутить, когда ее раздевал мужчина, затмило продолжавшееся веселье Габриеля. Он прыскал от смеха и все никак не мог остановиться, пока она не потребовала ответа:

— Ты смеешься над своей метафорой?

— Это не было метафорой.

Хотя Пандоре очень хотелось заметить ему, что большинство новобрачных не придут в восторг от того, что их мужья смеются, как гиены, снимая с них одежду, тем не менее она была твердо уверена: любое сказанное ею слово только добавит ему веселости. После того как Габриель расстегнул крючки