вмешиваться в твои дела. Ему известно, как это много значит для тебя. — Девон замолчал, бросив взгляд на Габриеля, который беседовал с Кэтлин и Кассандрой, а потом добавил: — Шоллоны воспитаны на традиции, в соответствии с которой слово джентльмена нерушимо. Они до сих пор уважают договоренности с арендаторами, которые век назад заключили простым рукопожатием.

— Тогда считай, что мы можем положиться на их обещание.

— Да. Но я еще сказал ему, что если он нарушит уговор, то я переломаю ему ноги.

Пандора улыбнулась и опустила голову на грудь Девону.

— …мы хотим, чтобы это произошло как можно скорее, — услышала она обрывок разговора Габриеля с Кэтлин.

— Но для этого столько всего надо подготовить: приданое, саму церемонию, свадебный прием, свадебный завтрак, медовый месяц и, конечно, такие вещи, как цветы, платья для подружек невесты…

— Я помогу, — вызвалась Кассандра.

— Ничего из этого мне не надо, — заволновалась Пандора, поворачиваясь к ним. — Мне правда это ни к чему. Я еще должна подготовить запросы на два патента, встретиться с полиграфистами, снять помещение для производств и… Я не могу позволить, чтобы свадьба мешала более важным вещам, о которых мне нужно позаботиться.

Габриель собирался уже напомнить, что свадьба так же важна для нее, как и игровой бизнес.

— Я тогда лучше сбегу из-под венца, чтобы сразу приступить к работе, — продолжала Пандора. — Медовый месяц — это просто трата времени и денег.

Ей было прекрасно известно, что медовый месяц превратился в традицию у новобрачных из высших и средних классов. Но ее пугало то, что она войдет в новую жизнь, отложив свои планы и мечты. Ее не радовала перспектива уехать куда-то, думая о том, что дома ждут насущные дела.

— Пандора, дорогая… — начала Кэтлин.

— Мы обсудим это позже, — сказал Габриель в своей обычной расслабленной манере и ободряюще улыбнулся Пандоре.

Повернувшись к Девону, она пробормотала:

— Ты это видел? Он уже манипулирует мной. И у него это прекрасно получается.

— Я очень хорошо знаю это ощущение, — заверил ее Девон, сверкнув глазами на Кэтлин.

Вечером, перед тем как спуститься к ужину, Шоллоны и Рейвенелы собрались в семейной гостиной.

Подали шампанское, и компания подняла бокалы, поздравляя помолвленных и отмечая объединение двух семей. Родные Габриеля с теплотой и готовностью восприняли новость, что почти потрясло Пандору.

Легко коснувшись ее плеча, герцог улыбнулся и наклонился к ней, чтобы поцеловать в лоб.

— Вы такое желанное дополнение к нашей семье, Пандора! Имейте в виду, что с этого момента мы с герцогиней будем относиться к вам как к одной из наших дочерей и, соответственно, станем баловать.

— Я совсем не избалованный, — запротестовал Иво, который стоял рядом. — Мама называет меня драгоценным.

— У мамы все драгоценные, — сухо заметила Феба, подходя вместе с Серафиной.

— Мы прямо сейчас напишем Рафаэлю, — воскликнула Серафина, — чтобы он успел вернуться из Америки как раз к свадьбе. Мне не хочется, чтобы он пропустил ее.

— Насчет этого я бы не беспокоилась, — сказала Феба. — Подготовка к такому событию займет несколько месяцев.

Пандора впала в молчаливое беспокойство, пока они продолжали болтать. Все казалось нереальным. Меньше чем за неделю ее жизнь полностью изменилась. В голове теснились мысли, поэтому ей требовалось уединиться в каком-нибудь тихом местечке, чтобы привести их в порядок. Она напряглась, почувствовав, как кто-то мягко обнял ее за плечи.

Это была герцогиня. Ее голубые глаза лучились добротой, сквозь которую сквозила озабоченность, словно она прекрасно понимала, насколько это пугающе — принять самое важное решение в жизни, основываясь на знакомстве, продлившемся всего несколько дней. Но вряд ли эта женщина могла понять, каково это — оказаться перед перспективой выйти замуж фактически за незнакомого человека.

Не говоря ни слова, герцогиня через одну из дверей вывела Пандору на балкон. Хотя они провели какое-то время вместе в компании других, у них не было возможности поговорить наедине. Практически постоянно герцогиня была занята — ее внимание требовалось всем, начиная с внуков, кончая самим герцогом. На свой тихий лад она являлась центром, вокруг которого вращалось все поместье.

На балконе было прохладно и темно, от ветра Пандора начала дрожать. Она надеялась, что герцогиня вывела ее сюда не для того, чтобы выразить ей неодобрение. Что-то вроде: «Вам еще нужно многому научиться», — или: «Я бы не выбрала вас для Габриеля, но, судя по всему, нам придется смириться».

Когда они остановились у перил и посмотрели в сторону темнеющего океана, герцогиня сняла с себя шаль и накрыла плечи им обеим. Пандора застыла от изумления. Кашемировая шаль была легкой и теплой, пахла сиреневой водой и тальком. Онемевшая Пандора стояла рядом с герцогиней. Обе вслушивались в трескучее пение козодоя и мелодичные трели соловьев.

— Когда Габриелю было столько, сколько сейчас Иво, — почти мечтательно заговорила герцогиня, глядя в лиловое небо, — он нашел двух лисят, оставшихся без матери, в лесу, рядом с загородным домом, который мы снимали в Гэмпшире. Он вам рассказывал об этом?

Удивленно раскрыв глаза, Пандора покачала головой.

Улыбка тронула полные губы герцогини.

— Это были две девочки с большими ушами и глазами, как черные блестящие пуговки. Они пищали, словно маленькие птички. Их мать погибла в капкане браконьера, поэтому Габриель завернул б-бедняжек в куртку и принес домой. Они были слишком маленькие и не смогли бы выжить самостоятельно. Естественно, он стал упрашивать нас позволить оставить их. Отец разрешил ему попытаться выкормить детенышей под надзором егеря, чтобы, когда они подрастут, выпустить в л-лес. Габриель неделями кормил лисят с ложечки смесью из мясного фарша и молока. Потом в небольшом загоне начал учить их выслеживать и хватать добычу.

— Как? — Пандора была словно загипнотизирована.

Герцогиня посмотрела на нее с неожиданно озорной улыбкой:

— Он через весь загон таскал на веревочке дохлую мышь.

— Какой ужас! — Пандора залилась смехом.

— Ужас, — хмыкнув, согласилась герцогиня. — Габриель делал вид, что ему все равно, конечно, но это было противное занятие. Тем не менее лисята освоили науку. — Она помолчала, а потом продолжила более задумчиво: — Мне кажется, что для Габриеля самым трудным было, выращивая зверят, сохранять дистанцию вне зависимости от того, насколько он любил их. Никаких н-нежностей, никакого сюсюканья, он даже не дал им имен. Нельзя было, чтобы они лишились страха перед человеком, иначе им было не выжить. Егерь предупредил его, что пусть лучше он собственноручно убьет лисят, чем приручит. Габриель испытывал мучения, ему очень хотелось взять их на руки.

— Бедный мальчик.

— Да. Но когда сын наконец выпустил их, они смогли жить на свободе и самостоятельно охотиться. Это был для него хороший урок.