закричать. Я сжался в тревоге, не будучи уверен, стоит ли рисковать снова.

— Руфус?

— Джоанна! — радостно отозвался я.

Бросив взгляд в сторону часовых, я пробрался под парусиновую стенку и предстал перед ней.

Джоанна была в голубом платье, без украшений, с распущенными волосами. Судя по пятну на щеке, она спала, лежа на этом боку. Никогда не была она более прекрасной, чем в ту минуту, о чем я ей и сказал.

— Неприлично даме делать выговор после столь искусного комплимента, Руфус, но на какой мы договаривались час?

Вопреки этим словам, она поднялась и двинулась ко мне, протянув руки.

— Не знаю, как извиняться, госпожа, — сказал я, устремляясь ей навстречу. — Как я ни старался, сон сморил меня.

Она упала в мои объятия. Потом, посмотрев мне в глаза, томно промолвила:

— Придется тебе заслужить прощение.

Я смотрел на нее. Ее красота была несравненна. Никогда в жизни не был я так счастлив. Ничто и никто не заставили бы меня сойти с этого места. Даже Ричард. И даже сам Господь Бог.

— Буду стараться изо всех сил, — прошептал я и склонился, припав к ее губам.

Ее поцелуи разбудили меня в предрассветной прохладе.

— Сердце мое хочет, чтобы ты остался, Руфус, — прошептала она мне на ухо. — Но тебе пора.

Я прижал ее к себе, она отозвалась с тем же пылом, что и раньше. Я поместил одну ее грудь в ладонь и перекинул через нее ногу. Она с улыбкой отстранилась:

— Нет, Руфус. Время против нас. Мои придворные дамы скоро зашевелятся. Еще будет возможность посвятить их в мою тайну, но не сейчас.

— Разумные слова, — неохотно признал я.

Мы хранили молчание, пока занимались любовью, но, чтобы сберечь нашу тайну, нам требовалась помощь. Ну а для начала придворные дамы не должны были видеть, как мы делим ложе.

Вместо ответа Джоанна снова поцеловала меня.

Господи, как непросто было оторваться от нее. Но я все-таки сделал это, прошептав немало сладких слов и вырвав у нее обещание встретиться при первом же случае.

Благополучно выбравшись из шатра Джоанны, я стал пробираться к своему. И покрылся холодным потом, когда менее чем через сотню шагов столкнулся с собачонкой Пти, а мгновением спустя — и с ее хозяином, Фиц-Алдельмом. Он многозначительно посмотрел на меня:

— Хорошо выспался?

От этого ехидного вопроса сердце у меня заметалось в груди, как пойманная котом мышь. Видеть меня вылезающим из шатра королевы он не мог, в этом я готов был поклясться жизнью. Его подозрительность объясняется только тем, что я оказался поблизости от ее местопребывания. Но и шатер Ричарда тоже у меня за спиной, напомнил я себе. Можно сказать, что я был там.

— Нет, плохо, — соврал я. — Часами ходил по лагерю.

— Понятно. — В его взгляде сквозило недоверие. — Может статься, ты навещал короля?

— Навещал, — не подумав, брякнул я, обрадованный брошенной подсказкой. И похолодел в тот же миг, как эти слова сорвались с языка.

— Благородный поступок. Стоило и мне сделать то же самое. При следующей встрече обязательно спрошу государя, нельзя ли и мне посидеть у него ночью, как сделал ты.

Слишком поздно я сообразил, что угодил в ловушку.

— Я пробыл у него совсем недолго. Король даже не знал, что я заходил, — он спал.

Досада промелькнула у него в глазах прежде, чем он сумел совладать с собой. Моя догадка оказалась верной: он надеялся, что король, сам того не зная, уличит меня во лжи.

Пробормотав что-то о зове службы, я потрепал Пти и пошел дальше. Бросив взгляд через плечо, я увидел, что Фиц-Алдельм смотрит мне вслед. Твердо решив не полагаться на удачу, я при первой возможности развернулся и добрался до королевского шатра другой дорогой. К моему огромному облегчению, Фиц-Алдельм не объявился. Король все еще спал, поэтому я отвел Филипа в сторонку и заставил его пообещать, что, если мой враг станет выспрашивать, он скажет, будто я заглядывал несколько часов назад. Филип согласился без колебаний, хотя было заметно, что его разбирает любопытство. Я подумал, что расскажу ему все, но не сейчас.

Затем мысли мои обратились к четверым караульным — стоит Фиц-Алдельму расспросить их, и я пропал. Я обнаружил, что прибыл как раз к смене: передавшие свои обязанности жандармы, зевая, отправились отдыхать. Поболтав с новыми часовыми, я выяснил, что они состоят в другом отряде, не в том, что предыдущие. И приободрился. Если подозрительность побудит моего врага устроить допрос первой смене караульных, он упустил случай.

В животе урчало, и я отправился искать Риса, который наверняка уже встал и готовил завтрак. Я еще не придумал, что скажу ему о своих ночных похождениях. Надо было посвятить во все и его тоже, но я хотел как можно дольше сохранять тайну своего свидания с Джоанной, наслаждаясь ею в одиночестве, как сокровищем. Достаточно сослаться на приступ бессонницы, вызвавший желание погулять, подумал я. У Риса не будет причин усомниться. Еще я решил попросить его приглядывать, если получится, за Фиц-Алдельмом.

Тремя днями позже Ги де Лузиньян был провозглашен королем Иерусалимским — это сделал его брат Жоффруа. Конрад Монферратский, чье положение стало шатким после происшествия с пизанцами и генуэзцами, проворно сбежал в Тир, свою неприступную твердыню.

— Скатертью дорога, — сказал Ричард, когда ему доложили об этом.

Прошла седмица с лишним, к королю с каждым днем возвращались силы. Я заказал благодарственную мессу: пусть Всевышний знает, что я признателен ему за недавнее вмешательство.

Наши камнеметы продолжали крушить стены Акры, по временам происходили стычки с турками, но полноценного приступа не было. Ежедневно отряжались дозоры, но участвовать в них рвалось столько народу, что мне не всегда доставалось место. Рыцари двора упражнялись, этим же занимались Рис, де Дрюн и Торн. Филип присоединялся к нам, когда мог. Мы устраивали поединки на открытом пространстве между лагерями, нашим и Саладиновым, иногда на глазах у неприятеля. Подчас сарацины криками подбадривали нас, и мы махали в ответ. Было странно получать похвалу от заклятых врагов, но я испытывал к ним своего рода уважение, смешанное с любопытством.

В свободное от упражнений время мы играли в кости и шахматы, но такие занятия быстро наскучивают. Ежедневные мессы в шатре, приспособленном под походную церковь, тоже стали обыденностью. Я всем сердцем надеялся освободить Иерусалим и получить прощение за убийство Генри, но часовое богослужение на латыни, в котором я разбирал едва пару слов, не приближало меня к заветной цели.

Главным событием каждого дня стало пребывание у короля. Но из-за непрестанного потока посетителей мы редко