— Еще бы.

— Тогда зачем спрашиваете? Наверное, хватит об этих ребятах. Надо вспомнить и о других людях. Константинов был моим заместителем. Неплохой профессионал, но писатель.

— В смысле?

— Спал и видел, как бы занять мое место, поэтому день за днем строчил на меня в центр всякую пакость.

— Каков результат?

— Он добился своего и стал-таки резидентом. — Павел Григорьевич сделал выразительную паузу. — В братской Северной Корее.

— Лихо!

— Тот человек, к которому приходили все его «эссе» — мой давний друг.

— Теперь мне все ясно.

— В восемьдесят девятом Константинов ушел на повышение. В том году больше никого к нам не прислали.

— Кого назначили на его место?

— Глушкова, а Самойленко пошел на его место и стал старшим помощником.

— Что было потом?

— Мне и Глушкову на год продлили командировку. Юра в конце девяностого вернулся в Союз, через полгода поехал во Францию, там, говорят, сработал просто блестяще. Еще вопросы?

— Если вы не против.

— Не стесняйтесь, молодой человек. Нам, древним старикам, почесать языком всегда в радость.

— Скажете тоже. Какой же вы старик?! — тонко польстил я. — А не знаете, где теперь ваши бывшие подчиненные?

— Новоселов и Самойленко еще служат, — последовал ответ. — Грабовецкий в начале девяностых ушел, я бы сказал, в теневые структуры.

— Заделался бандитом?

— Скорее бизнесменом с ярко выраженным силовым уклоном. Потом что-то у него сложилось не так. В общем, сразу после дефолта он уехал из страны и возвращаться вроде бы не собирается. — Павел Григорьевич опять закурил, на сей раз без особого энтузиазма.

— О ком еще вам что-то известно?

— Константинов на пенсии, болеет. Кто еще? Соловьев заделался либеральным демократом, даже депутатом один раз был.

— А этот Глушков?

— Миша? — Старик поднял палец к потолку. — Он запрыгнул очень высоко, не достать. Ушел со службы где-то в середине девяностых. Несколько лет о нем ничего не было слышно, потом всплыл в управлении делами аж самого президента. Насколько мне известно, где-то там до сих пор и трудится.

— Позвольте последний вопрос?

— Ну, если действительно последний.

— Устали?

— Есть немного. Пойду, часок-другой вздремну и опять за стол. Не поверите, сейчас в Москве и в преферанс-то сыграть не с кем. Уж ежели вы меня захватили и держите тут, то позвольте отвести душу.

Я вышел на крыльцо, уселся на ступеньках и накинул куртку на плечи. В это время в средней полосе по вечерам становится прохладно. Ребята устроились рядом. Рик, кавказец размером с хорошего теленка, вышел из будки, повалился у крыльца и пристроил башку между лап.

— Вот и лето прошло, — сказал Граф.

— И отпуск у моря накрылся медным тазом с двумя ручками, — отозвался я.

— Как вообще обстановка?

— Каком кверху, — отозвался Благородный дон. — Все, кто не на задании, тебя ищут. Есть мнение, что ты уже в России.

— Спецура вся на ногах, — добавил разговору приятности Садко. — Рвут задницы на мандариновые дольки, уж больно обижены.

— И как успехи?

— Пока никак. — Садко потянулся. — Шибко ты, братец, хитер.

— Это точно, — подтвердил я. — Хитер и коварен. А как Сергеич?

— Переживает старик, — сказал Граф, угостился сигаретой и передал пачку Геше. — Поговаривают, подсел на валидол.

— В общем, все хреново, — подытожил Граф.

— Кто бы спорил, — согласился я. — Что еще?

— Если ты не в курсе, то я сейчас за начальника отдела, — заявил Благородный дон. — Между прочим, тебя хотели назначить.

— Ерунда. — Я пренебрежительно махнул рукой.

— Так вот, позавчера меня вызывал новый шеф.

— Ну?..

— Сказал, что не очень-то верит в то, будто ты…

— Ссучился, — подсказал Геша.

— Да, именно так. Он велел держать его в курсе. В случае, если ты выйдешь на связь, немедленно доложить персонально ему.

— Успели?

— Ждем твоего решения, — сказал Граф. — Лично я считаю, что в этом есть смысл.

— Что думаешь? — спросил Благородный дон.

— Обождем. — Я глянул на часы и заявил: — Пойду-ка я спать. На завтра дел накопилось невпроворот.

— Минуточку. — Граф положил мне руку на плечо.

— Что?

— Самую неприятную новость принято сообщать в конце.

— Чтобы лучше спалось, — с усмешкой добавил Садко.

— Валяй.

— Из нашей команды сейчас не на задании шестеро. Трое — рядом с тобой. Двое молодых, от них толку как от холодного паяльника в известном месте. А теперь угадай, кто еще сейчас в России?

— Надеюсь, что не…

Вот же черт!

— Предчувствие его не обмануло! — заявил Садко.

Кстати, Садко — это не оперативный псевдоним, а фамилия. Оскар же — вовсе даже не имя, а как раз таки псевдоним оперативника из нашего отдела, с которым мне не очень-то хотелось встретиться на узкой тропинке.

Пять лет назад в отдел после учебы пришли трое новых притворщиков, а задержался у нас только один из них, по имени Игорь. Уже сейчас очень неплохой оперативник, а может вообще стать лучшим из нас.

Только вот никогда он таковым не станет, потому что для этого нужно как следует потрудиться. А вот Оскар, он же майор Игорь Бобров, не собирается до седых волос таскаться по всей планете, рисковать жизнью, зарабатывать язву, как тот же Геша. Этот субъект хочет побыстрее запрыгнуть наверх и нашу службу воспринимает исключительно как трамплин.

Он совершенно напрасно, кстати, полагает, что мы до сих пор этого не поняли. Сейчас, я уверен, Оскар очень старается, рвет, по словам все того же Садко, задницу на дольки, спит и видит, как бы меня сцапать.

Обидно! Я же сам когда-то его учил, а потом натаскивал в реальных делах.

— Грустно, — признался я. — А что остальные?

— Капитан и старший лейтенант на нас, стариков, смотрят исключительно снизу вверх и трепетно ловят каждое слово. Поначалу они было задергались, но быстро въехали, сообразили, что к чему, — пояснил Граф.

— Сидят и не отсвечивают, — продолжил Геша. — Ежу понятно, что хрен бы ты вернулся, ежели бы действительно хоть немного накосячил.

— А что Оскар?

— Ничего, — ответил Благородный дон. — Посидел на совещании, покурил с ребятами, а потом куда-то исчез.