— Вы арестованы за нарушение границ поста! — Объявляет матёрый казак, когда меня поднимают на ноги. — Стыдно, сударь.

— Виноват, товарищ поручик, — отвечаю, опустив глаза.

— На виноватых воду возят…

Саблю конфисковали, посадили меня в сарай неподалёку от поста, где я просидел до рассвета. И даже сумел на тюках с пшеном вздремнуть.

Утром казаки допросили откуда я и вывели на улицу, где вручили тарелку с кашей.

Поглядывают с иронией, пока ем и посматриваю на ангары, до которых совсем немного не доехал. Шапку гусарскую нашли, набекрень на макушку и повесили, посмеиваясь. Снял, отставил, кивнул с благодарностью. Один боец даже мундир мокрой тряпкой прямо на мне оттёр без спроса.

Уже осмотрелся, куда меня занесло. Оказался в поле среди мелких посадок у аэродрома, где лагерь казачий. Две высоты держат, не такие уж и высокие. Рассмотрел на позициях по три пулемёта Максима и по шесть мелкокалиберных орудий.

За ангарами три дирижабля стоят, ещё один медленно приземляется. Впервые так близко, что могу в деталях разглядеть. Семь орудий у них: три по бортам и одно на носу, да пара пулемётов Максима из бойниц выглядывают в придачу. В кабинке люди суетятся, канаты выбросили уже вниз. Зрелище, глаз не оторвать.

— Что за барышня–то, гусар? — Расспрашивают. — Городская, небось, из знатных? Красивая хоть, раз под пули полез?

Только сейчас до меня дошло, что они ничего так и не поняли. Целый взвод казаков уже окружил, рассевшись на чём попало. Лица все светлые, незлые. Мужики простые, как свои.

А я жду, что за мной наряд гусарский приедет, и в штаб полевой поеду под конвоем втык получать. Хорошо у меня служба началась: драки за деньги, нарушения границ поста. Только не об этом моё сердце болит.

— Красивая барышня, братцы, — говорю, как на духу. — И не ясно городская, аль нет. Лицо, как у ангела, глаза, что морская лагуна. Волосы длинные, светлые–светлые, блестят, что шёлк. У берега встретились. Странной показалась, закрытой, быть может, злой. На меня, на весь мир, не знаю. А я смотрю на неё и глаз оторвать не могу. Прекрасней девушки в жизни не видывал. Позабыл и о службе, и о проблемах своих. Думаю, пусть хоть убьёт, всё равно попытаю счастье.

Вздохнул.

— И как? Подошёл? — Переспрашивают с придыханием и горящими глазами.

— Да подошёл, а она ни «да» ни «нет». Даже обнял случайно.

— Это как⁇

— Да упала на грудь сама, а потом оттолкнула.

— Да влюбилась, Андрей, ты парень видный,– заключил матёрый казак, который меня и вязал ночью.

Чаю подали. Поблагодарил за заботу.

— Да ты пей, пей. Может, самогоночки?

— Да куда мне пьяным на ковёр, — усмехнулся горько.

— Так и чего ты ночью с ума сходил? — Переспрашивают.

— Да мы с товарищами в город поехали, — рассказываю. — А она взяла да в наш лагерь нагрянула про меня спросить. Ну там ей и сказали без задней мысли, что я по барышням с друзьями поехал. В общем, разминулись. И очень некрасиво вышло. Вот я и рванул сказать ей, что нет у меня никакой другой женщины.

Ответил. Завздыхали казаки.

— Даааа, дела, — протянул матёрый.

— Братцы, может, поможем горе любовнику? — Высказался кто–то.

— Слушай, Андрей. Думаю, товарищи не возразят, — начал поручик, почёсывая затылок с фуражкой набекрень. — Не будем мы тебя сдавать. Твои приедут, скажем, что обознались и всё тут. Никто не против ведь, товарищи?

Казаки поддержали командира. Цветов полевых мне насобирали за три минуты целый букет! Разноцветный, пышный! И где столько цветов всяких нашли, ума не приложу.

— Неловко, братцы, — затушевался, принимая букет. — Не будет ли это слишком напористым?

— Напористо, это когда гусары сразу руки лобызать начинают и за талии хватают в танцах, — посмеиваются. — А это по–нашему, по–казачьи. Попробуй, Андрей. Барышни цветы любят. Езжай с Богом к барышне своей.

— Спасибо, братцы, — поблагодарил, на душе потеплело.

Мундир дотёрли на мне, расчёску одолжили. Саблю вернули в целости и на коня посадили в дорогу, как жениха.

— А вы не знаете, братцы, чёрный мехар не вылетал сегодня? — Спросил уже с седла.

— Да летают туда–сюда, кто их разберёт? — Ответил один казак.

— Час назад улетело два, — ответил другой уверенно. — Окрас не разобрать было.

Попрощался с казаками, сердечно поблагодарив.

Рванул было к базе меха–гвардейцев, а оттуда по параллельной посадке метрах в ста группа выбежала, в которой я новобранцев узнал. Заключив, что они на тренировочный пляж направились, развернул коня и вперёд них рванул.

Похоже, после разговора с принцессой о том, что новых мехаводов нужно быстрее обучить, они и в воскресенье решили тренировку организовать.

До бухты Емар домчал, словно на крыльях прилетел. И уже издали увидел, что чёрный мех вместе с синим неподалёку от пляжа стоят. Вскоре разглядел и широкую спину подполковника, и чёрный мундир Агнессы, которая с ним рядом стоит.

Обычно я примерно на час позже приезжал сюда, и он уже занимался новобранцами. Видимо, пока ждут, общаются.

Спесь моя схлынула, как только гвардейца увидел. Притормозил коня и встал с растущей внутри неуверенностью. То, как кипел от злости поручик гвардейцев Илья, меня даже в какой–то момент позабавило. Но что если и подполковник на дух не переносит имя Сабурова? Все ж они с Небесной принцессой солидарны. Она ненавидит, и эти…

А представиться ведь мне придётся.

И не знаю теперь, как отреагирую на его нелестные высказывания при девушке, которая мне не безразлична.

А если для неё проще держать наши отношения в тайне? По крайней мере, пока мы лучше не узнаем друг друга. И не поймём окончательно, что всё прочее — это пустое. И не важно, что скажут другие.