Что касается меня и Пенна, мы встречались в течение нескольких лет в конце восьмидесятых – начале девяностых. Потом Пенн с концами переехал в Вегас. А я отправилась в тур с Blondie.

Могут ли мои рутинные действия пролить дополнительный свет на мои жизненные ценности? В конце концов, для чего еще нужны мемуары, как не для того, чтобы приоткрыть занавес и посмотреть на леди, которая нажимает на кнопки? А когда провел на этой планете столько времени, сколько провела я, рутина оставляет свой след… Должны же быть какие-то предательские знаки, указывающие на мои пристрастия и предпочтения, верно? Установившийся порядок, конечно, существует абсолютно во всем, а поскольку я типичный представитель шоу-бизнеса, то сразу же перескакиваю к «песням и пляскам». Однако, думаю, многое можно накопать даже в наискучнейшем быту. И вообще, где находится грань, разделяющая рутинные процедуры и ритуалы?

Начать можно с чего угодно. Допустим, утренний кофе. Я хотела бы по утрам сначала пить кофе, а потом выпускать собак – но им нужно в туалет. Я очень хорошо знаю, как это для них важно, поэтому как можно быстрее собираюсь на улицу. Потом кофе: французская кофеварка, кофе французской обжарки и эспрессо, наполовину без кофеина, наполовину нормальный. Почему без кофеина? Я не люблю резких движений. Мне нужен адреналин – но постепенно, если позволите. День не должен начинаться нервно. Потом обратно в кровать – с кофе, собаками и книгой. Первый час своего дня я провожу, уткнувшись в книгу… Еще маленькой девочкой я полюбила читать. И роман с книгами длится по сей день. Этот первый час в высшей степени ценен для меня, он наполняет меня светом, и я делаю все возможное, чтобы сохранить его и проводить так, как люблю.

Что касается основной части дня, то хлопоты в это время зависят от расписания встреч и текущих задач. Во время концертов и туров время ускоряется, я стараюсь спать до половины одиннадцатого. Потом следую все той же схеме – кофе/туалет/чтение, за вычетом собак, если я в дороге, и с периодическими приступами тревоги, когда силюсь найти чашку нормального кофе в какой-нибудь глуши. В дороге, кстати, я очень скучаю по моим собачкам.

Во время туров после того самого первого часа мой быт становится куда менее уединенным. Я сверяюсь с графиком группы, который по своей четкости напоминает работу конвейера или передвижения войск. Куда бы мы ни приехали, концерт обычно начинается в девять вечера. Днем могут быть какие-то общественные мероприятия, интервью или визит на радио, а потом загрузка в автобус: багаж в три часа, сбор на выходе в три тридцать, отъезд в три сорок пять, саундчек в четыре; на саундчеке тоже есть свой порядок. Потом ужин в пять, перерыв с шести до семи тридцати, потом встреча с фанатами и победителями конкурса или деловое мероприятие с организаторами и прессой. После чего я переодеваюсь и накладываю макияж. Затем вокальный разогрев. Потом звонки за тридцать, десять и пять минут до начала концерта. В девять буквально гуськом выходим на сцену; гитары наготове, огни сияют, шоу начинается. Сцену покидаем примерно в одиннадцать и снова возвращаемся в гримерную, чтобы переодеться для последующей встречи с друзьями и гостями. Где-то в полночь садимся в автобус. В ночи едем в следующий по расписанию город. От того, сколько займет дорога, зависит, зарегистрируемся ли мы потом в отеле, где сможем еще немного поспать, или останемся в автобусе до следующего саундчека.

Раньше концерты и туры проходили в хаотичном режиме, с условной долей упорядоченности. У нас практически не было установившихся повседневных ритуалов. Сейчас это скорее хорошо смазанная машина, которая снижает уровень стресса, но также и уменьшает вероятность того, что случится что-нибудь неожиданное. Приехали-уехали, приехали-уехали… В этом смысле определенный режим – обоюдоострый меч. Хотя, конечно, сумасшествие кажется куда более приятным в воспоминаниях, чем когда происходит здесь и сейчас.

До того как мы пускаемся в дорогу, начинаются хлопоты с репетициями. Обычно мы стараемся забронировать студию. В таком случае мы спокойно можем отстроить звук и систему контроля на неделю или больше – в зависимости от того, сколько нам нужно выучить или как давно мы вместе играли последний раз. Мы стараемся начинать ближе к полудню, в десять тридцать или одиннадцать тридцать, и работаем до шести-семи вечера. Иногда играем дольше, но после пяти-шести часов интенсивной репетиции я выжата как лимон.

Репетиции – не самое любимое мое занятие. Вы можете сказать: «Ух ты, пятичасовой рабочий день, это же здорово». Но до того как мы собираемся на эти пять часов, нужно провести какое-то время в одиночестве за заучиванием и прослушиванием музыки, которая будет звучать на концерте. Я никогда не пыталась подсчитать, сколько времени это занимает. Я просто включаю музыку дома или в машине, чтобы она постоянно звучала у меня в голове.

С альбомом Debravation у меня был годовой тур. Потом я поехала в тур с Тhe Jazz Passengers – энергичной авангардной джазовой группой из Нью-Йорка. По словам Роя Натансона, лидера The Jazz Passengers, они были панками на нью-йоркской джазовой сцене. В их творчестве присутствовала та же ирония, что и у панков от рока, и начинали они с той же сцены, что и мы. Поэт и актер, Рой также состоял в театральной труппе Нижнего Ист-Сайда и выступал в нью-йоркском цирке Big Apple вместе с Кёртисом Фоулксом. Рой и Кёртис впервые встретились в группе The Lounge Lizards Джона Лури.

Работать с ними я начала благодаря Хэлу Уилнеру. У Хэла разносторонние музыкальные вкусы, и он очень нестандартный продюсер. Я познакомилась с ним, когда он работал на шоу «Субботним вечером в прямом эфире», а меня пригласили туда в качестве ведущей. После программы Хэл и другие ребята заходили к нам и смотрели с Крисом телевизор. Когда Хэл работал над альбомом в память о Нино Рота, он пригласил меня в студию, чтобы я спела La Dolce Vita. Потом он выпускал альбом The Jazz Passengers, который назывался Jazz Passengers in Love. Рой попросил его найти вокалистов, и Хэл привел Джимми Скотта, Мэвис Стэплс, Джеффа Бакли и меня. Он хотел, чтобы я исполнила милую остроумную песню Dog in Sand про старика и собаку. Рой сомневался. Он не был уверен, что я справлюсь. Он был плохо знаком с моей музыкой. Но я пришла и сделала все по высшему разряду, как сама считаю. После этого Рой попросил меня спеть с ними в клубе Knitting Factory, и к лету 1995 года я уже регулярно выступала с ними.

Потом Рой пригласил меня в свой тур. Это было уже серьезно. Это значило, что у меня будет много песен, причем некоторые из них очень туманные, со странным ритмом. В рок-группе я привыкла к ритму на четыре счета, а теперь нужно было привыкать к шести, а то и семи! Хотя я очень упорно работала, иногда все-таки заваливала песню, однако остальные в группе не показывали виду. Это черта джазовых музыкантов, которая не всегда есть у рокеров: они гордятся тем, что умеют сохранять самообладание. Например, в начале тура зрители часто просили спеть The Tide Is High. Тогда Тhe Passengers написали свою версию песни, со всеми переходами, которые были в оригинальной версии Тhe Paragons.