и она все еще может сделать это. Только… — он усмехнулся, — ее нужно заставить. Или умолить. Этим займусь я. Марион… Думаю, мы не увидимся больше.

— Мы и прежде виделись нечасто. — Я невольно утерла глаза, а он взял мое лицо в ладони.

— Я знал, что ты жива… Что будет теперь, даже представить не могу. И девочка… Я…

Никогда прежде мне не доводилось видеть, как плачут алии. Вот так — глядя глаза в глаза, и слезы медленно, одна за одной катятся по белым от холода щекам, замерзают и падают льдинками в снег, которого уже намело по колено… А губы — теплые, обветренные и теплые…

— Мы же все вместе пойдем, правда? — спросила Ири, схватившись за нас.

— Конечно, — ответил Ирранкэ, выпустив меня и взяв ее за руку.

— А кони?

— Я же сказал — им нельзя туда, растают, — напомнил он. — Готовы? Все взяли?

Я кивнула, Ири тоже, и я покрепче взяла ее за руку.

— Идем…

Одно слово, один шаг, мгновение тишины и пустоты — и моего лба коснулся теплый ветерок.

Глава 20

Я открыла глаза — шагнула-то зажмурившись, хоть и собиралась храбро смотреть в лицо опасности, — но вокруг не было ни чудовищ, ни прекрасной феи… Никого.

— Ири… — прошептала я, глядя на пустую ладонь, за которую только что изо всех сил цеплялась дочь. — Ты где?!

Стоило оглядеться, чтобы понять — звать бесполезно. Кругом расстилались зеленые луга, солнце пригревало, и не было видно ни единой живой души. Ни птицы в небе, ни кролика, ни хотя бы стрекозы или бабочки…

И тишина. Мертвая тишина, даже шелест травы под легким ветерком не нарушал ее, а лишь подчеркивал, и ужас пробирал до костей — что же это за место, где даже комары не зудят?

Я хотела еще раз позвать дочь, но прикусила язык. Нельзя шуметь, неизвестно, кто может явиться на мой голос…

Где же они?! Создатель, только бы Ири была с отцом, а не одна-одинешенька! Да лучше бы ей остаться возле лошадей, те всяко не дали бы ее в обиду, уж это-то я понимала… Но здесь, во владениях феи, как знать, что та могла удумать для незваных гостей?

Невидимое солнце пригревало, и я размотала шаль, бросила было ее на траву, утерев пот со лба, но тут же спохватилась. Даром, что ли, бабушка рассказывала мне сказки о знатной девице, возмечтавшей увидеть разом всех четырех королев и добившейся своего? О, королевы Весны и Лета одарили ее теплом и лаской, душистыми цветами и сладкими ягодами, но, собирая их, девица бросила шубку и сапожки, так ей сделалось жарко… Ну а королева Осени пришла не только с урожаем сочных яблок, но и с холодным ветром и проливным дождем, от которого не спасало легкое платьице, а облетевшие деревья не могли защитить от непогоды. Бедная девушка пыталась укрыться в опавших листьях, но королева Зимы уже сделала шаг, и вода сделалась льдом, и кровь застыла в жилах, и дерзкая смертная навсегда осталась там, куда привело ее опрометчивое желание…

«Глупая какая, — сказала мне Ири, дослушав сказку, — зачем было зарываться в листья? Они же мокнут и гниют! Надо искать хвойник, под елью не намокнешь и не замерзнешь».

Ири…

О чем я думаю?!

Ах да, о жаре… Такой зной, что дышать трудно, но нельзя просто взять и бросить теплую одежду. Как я тогда подумала? И дочь на закорках унесу, если придется, так что мне тючок с этим тряпьем?

В одной рубашке было куда как свободнее дышать, а вот разуться я не отважилась: Ири была права: я давно разучилась ходить босиком, вдобавок не знала, водятся ли здесь ядовитые змеи или еще какие-нибудь ползучие твари… Нет, лучше не рисковать!

Подумав, я и штаны, которые мы поддевали под юбки для тепла, снимать не стала, а заправила в них рубашку и подпоясалась как следует. А то так вот придется бежать, как Ирранкэ в его воспоминаниях, по камням — и что, цепляться одеждой за все подряд? Еще и не вскочишь разом, если упадешь и запутаешься в собственном подоле! А что в сукне жарковато, ничего, переживу.

Помнится бабушка всегда приговаривала, мол, жар костей не ломит, и накидывала шаль даже теплыми летними вечерами… Я тогда думала, она просто все время мерзнет, как большинство пожилых людей, и боится даже легонького сквозняка, но что я понимала в том возрасте?

Увязав вещи, я огляделась, думая, куда же идти. Всюду, куда достигал взгляд, простирался зеленый луг, ровный, будто лужайка в дворцовом саду. Я даже скал не видела, а ведь мы должны были миновать их! Не было ни водопада, ни озера, ни единого деревца или кустика не маячило окрест… Небо же оказалось чистым, ярко-голубым, без единого облачка, и, хоть солнца здесь не было, чувствовалось, что оно только-только перешло зенит, и дальше жара должна еще усилиться.

«Ключ, — вспомнила я. — Может быть, он укажет дорогу? Но что делать, если он укажет ее не мне одной и приведет ко мне фею? Разве я справлюсь с нею в одиночку?»

Что ж… Вот место, на котором я очнулась. Я точно помню, что посмотрела прямо перед собой и увидела куртинку розового клевера. Клевера тут было предостаточно, но следы мои отпечатались на траве именно перед этим кустиком. Значит, спиной я стояла к замерзшему водопаду, через который мы сюда угодили. Вот только я должна была найти другой водопад, за кругом камней, но здесь не было ни того, ни другого. И как быть?

Так или иначе, мне нужно найти озеро, которое скрывает проход в заветную долину, или, если я уже внутри (а кто знает, как шутит фея?), то скалу, в которой находится дверь, не важно! Не стоять же на месте? Пойду прямо да прямо, куда-нибудь выйду… Ирранкэ говорил, долина не слишком велика, неужели не одолею такого пути?

Только как угадать, не начну ли я ходить кругами? Ири меня предупреждала, когда мы бродили по лесу: люди обычно начинают забирать вправо или влево, хотя уверены, будто идут прямо. Ну а потом (если их найдут или они сами сумеют выбраться) рассказывают байки о том, как их лесной хозяин заморочил и не давал выйти с какой-то заветной полянки.

Но то лес, там хоть по деревьям можно примечать путь — здесь дупло большое, тут замшелая коряга, похожая на чудовище, там сучок сломлен или бортник засечки оставил, — да хоть лоскуты на ветки привязывать!