стены. На этот раз возрождение затянулось, из-за без конца возникающих бюрократических проволочек и юридических разборок между компаниями-подрядчиками. Но в конце концов работы все-таки были выполнены на высочайшем уровне, и сейчас «Фениче» – один из самых технологичных театров мира, причем каждая его деталь тщательно создана местными мастерами. Имя птицы Феникса этот театр носит с самого момента своего возведения, в 1786 году, потому что он был создан театральной компанией, владевшей перед этим другим театром, «Сан-Бенедетто», погибшим в огне несколькими годами раньше. «Фениче», таким образом, возродился из пепла «Сан-Бенедетто» (который, впрочем, тоже был позже восстановлен – сейчас это кинотеатр Rossini).

«Фениче» оказался первым венецианским театром, для которого стала насущной проблема парадного фасада, потому что ранее театры обычно открывались во дворцах. Чтобы решить эту проблему, был призван архитектор Джан Антонио Сельва. Созданный им фасад нес на себе девиз: SOCIETAS («товарищество»), но ехидные венецианцы немедленно «расшифровали» его как акроним: Sine Ordine Cum Irregularitate Erexit Theatrum Antonius Selva («Без порядка и с неправильностями воздвиг театр Антонио Сельва»).

Ступайте теперь по калле де ла Верона (сalle de la Verona), мимо здания, занимаемого Венецианским Атенеем. «Венецианский научный, литературный и художественный Атеней» (таково полное название этой престижной культурной институции) возник после слияния Венецианского медицинского общества, Академии ревнителей благочестия и Венецианской литературной академии, объединенных указом Наполеона 12 января 1812 года. Но само здание ранее принадлежало Скуоле ди Санта-Мария э ди Сан-Джироламо, «обращенной к правосудию», как гласил ее устав. Ее собратья исполняли также деликатную обязанность сопровождать на эшафот приговоренных к смерти. И по сей день эта Скуола известна под названием «Скуола осужденных» или «Школа хорошей смерти».

Среди членов Венецианского Атенея заслуживают упоминания не только Даниеле Манин и Никколо Томмазео, но и Алессандро Мандзони. Стоит вспомнить еще и то, что после горячей речи в защиту свободы слова, произнесенной Томмазео именно в этих стенах в 1847 году, он был посажен австрийцами в тюрьму – но освобожден 17 марта 1848 года возмущенным народом, во главе которого встал Манин. И это стало отправной точкой Республики Сан-Марко, которой в течение восемнадцати месяцев удавалось сохранять свою независимость от Австро-Венгрии.

* * *

Пересеките теперь понте де ла Верона и пройдите по одноименной калле, пока не увидите справа низенькую калитку, за которой просматривается внутренний двор какого-то дворца. Это сотопортего и корте Бальби (corte Balbi), или Морозини (Morosini), одно из мест, где разворачивалась трагедия, вошедшая в легенду, которую историкам еще предстоит подтвердить или опровергнуть. Имя главного героя – Пьеро Фазиол – мало кому что скажет. Но гораздо больше известен он как «Венецианский пекарь», «Форнаретто ди Венеция».

«…помните о бедном Форнаретто…»

Возможно, фамилия Пьеро читалась как Фаччоли. Он работал в лавке своего отца, пекаря на калле де ла Мандола (calle de la Mandola). На рассвете холодного утра марта 1507 года юноша спускался с понте деи Ассассини (ponte dei Assasini, «мост Убийц») – этот деревянный мост позже был уничтожен, а канал засыпан. Вдруг внимание Пьеро привлекло что-то блестящее. Это оказались серебряные ножны кинжала. Форнаретто порадовался своей удаче и, с кинжалом в руке, побежал показывать дорогостоящую находку Аннелле, своей «зазнобе» – служанке в соседнем Ка Барбо. Не подозревая еще, что эта «удача» полностью разрушит его жизнь.

«Смотри-ка, – сказал он, поднимая ножны над головой, едва они встретились, – продадим это и избавимся от забот. Как раз хватит, чтобы свадьбу сыграть!» Но девушка затрепетала: на ее взгляд, ничего хорошего эта штуковина не сулила. «Уходи, вернись поскорее туда, где ты это взял, – стала умолять она, возможно, что-то неясно предчувствуя, – и положи как лежало!»

Пьеро смутился, но повиновался. Когда он вернулся на место, то впервые обратил внимание, что в темном углу между понте и калле де ла Верона виднеются очертания распростертой фигуры. «Пьяный какой-то», – подумал Форнаретто, но решил все-таки проверить, не нужна ли незнакомцу помощь. Но, наклонившись над ним, убедился, что этот человек мертв. При этом, уперевшись рукою в землю, Пьеро попал пальцем в ручеек крови, вытекавший из-под тела, и потом машинально вытер его о свой белый фартук хлебопека, оставив на нем пятно. А потом узнал покойника: это был Альвизе Гуоро, юный родственник и частый гость Клеменцы Барбо, жены Лоренцо и хозяйки Аннеллы.

А потом все завертелось со страшной скоростью. Солнце взошло, и свет просочился в тесные калле. Тетушка Нинета открыла свое окно, выходящее на набережную, и в ту же минуту открыл дверь своей лавки на калле соседний плотник. Оба они сразу увидели покойника и Форнаретто. И, заметив, что фартук его перепачкан в крови, а в руках у него серебряные ножны, сразу решили, что это его рук дело. Но, хорошо зная молодого человека и решив, что, вероятно, нобиль позволил себе какую-нибудь вольность по отношению к его невесте-служанке, приняли его сторону. «Беги, прячься, – сказала тетушка Нинета. – Спрячься у своей Аннеллы!» «Да-да, – добавил плотник. – Проси заступничества у мессьера Барбо, он член Совета Десяти, только он может избавить тебя от петли!»

Пьеро не знал, что предпринять. Убежать – значит, признать свою вину. Остаться – подвергать себя точно такой же опасности. Но не успел молодой человек объясниться, как прибывшие стражники арестовали его, судебная машина запустилась и уже не могла остановиться. Форнаретто был признан виновным и осужден к обезглавливанию и четвертованию, с последующим развешиванием частей его тела в разных концах города, для назидания прочим. 22 марта между колоннами Сан-Марко и Сан-Тодаро все было готово для казни. Юноша уже несколько дней не думал о том, как ему оправдаться: «допрос с пристрастием» лишил его всякой воли. Пьеро согласился со всеми винами, пусть и не своими, лишь бы прекратить пытку. Он был сломлен, раздавлен и теперь ождал одного: когда все закончится. Палач ждал лишь кивка дожа, чтобы обрушить свой топор на шею.

И в этот самый момент из Ка Барбо опрометью выбежал слуга, громко провозглашая на ходу: «Форнаретто невиновен!» Оказывается, сам хозяин дома, мессер Лоренцо Барбо, признался жене в убийстве родственника из ревности. Гонец бежал и кричал, как будто известие о невиновности Фаччоли могло сократить путь на Сан-Марко. Но не успел. Пока он пробирался сквозь толпу, собравшуюся поглазеть на казнь, палач нанес удар, и один из Десяти произнес ритуальную формулу: «Правосудие свершилось!» Но известие о невиновности Форнаретто распространилось с быстротой молнии. На следующий день дож собрал судей, выносивших приговор, и пригвоздил их словами, столетиями повторявшимися в судебных залах, где рассматривались дела, могущие закончиться смертным приговором: