Про целительное действие дутья ей известно еще с той поры, когда она только-только начала ходить. Вадим показывал ей трудолюбивую пчелку на цветке, рассказывая про сладкий нектар, который пчелка понесёт в улей. А про пчелиный укус ничего не успел рассказать. Лиля протянула пальчик и…

А другой пальчик она однажды сунула в дверную щель, там, где петли. Как Вадим его тогда не сломал, просто уму непостижимо. Он шел по коридору и толкнул мешающую ему дверь…

А еще однажды не удержал велосипед, на котором училась кататься Лиля…

И позволял ей купаться до полного посинения губ, после чего она долго и тяжело болела…

И пугал ее черной вороной, которая прилетает за детьми, которые не желают спать днем…

И не давал мороженого, когда Лиля просила…

И заставлял есть то, что она не хотела…

Вернуть бы всё назад, отмотать время в обратном направлении. До того самого дня, когда позвонила Ксюша и сообщила о своем бедственном положении. Достаточно было не брать телефон.

И всё? Так просто?

Да, всё. Так просто.

Мы постоянно совершаем какой-то выбор. Сворачиваем налево, а не направо. Решаем ехать поездом, вместо того, чтобы лететь самолетом. Встречаем кого-то или проходим мимо. Отказываем или соглашаемся, принимаем или игнорируем.

А еще оставляем детей одних.

«Теперь я бы Лилю ни за что не оставил, — подумал Вадим. — Всегда был бы рядом».

«А ты сделай меня маленькой, папочка, — услышал он ее голосок. — Вот такусенькой. Тогда ты сможешь посадить меня в коробочку и носить с собой. Хочешь?»

Он бы хотел. Он был на всё согласен, лишь бы не эта реальность, лишь бы другая, в которой дочь осталась жива. Но не существует на земле волшебника, способного отменить то, чему суждено было произойти, и то, что произошло. Все сказки со счастливым концом — ложь. Не бывает хэппи-энда. Любая жизнь заканчивается смертью. Просто одни умирают раньше, другие позже, одни трудно, другие легко.

Хотелось надеяться, что Лиля не успела ощутить ни страха, ни боли. Просто бежала, а потом ее не стало. И единственным местом, где она сохранилась, было воображение Вадима. Она жила в его голове и в его сердце. И он никому не позволил бы разрушить последнее прибежище своей маленькой, обожаемой принцессы.

Всё это время Вадим не просто лежал, предаваясь воспоминаниям. Он прислушивался к работе двигателей и ждал. Если промедлить, то Бурего успеет посадить вертолет. Если начать слишком рано, то внимание врага не будет усыплено в должной мере.

Почувствовав, что скорость немного снизилась, Вадим лег набок, уперся в пол неповрежденным локтем и поджал ногу, готовясь встать. Устремленные на него глаза Ксюши расширились. Он не подал ей никакого знака, не расщедрился на успокаивающую улыбку, даже просто не кивнул, давая понять, что знает, что делает. Для этого требовались силы, которые нельзя было тратить столь расточительно.

Секунд десять Вадим стоял на коленях в неустойчивом равновесии, приноравливаясь к ритмичному покачиванию вертолета. Бурего поднимал его выше, вместо того, чтобы идти на снижение. Значит, действительно решил сбросить с высоты.

Человек предполагает, а бог располагает. Бог, допускающий, чтобы люди убивали друг друга и маленьких детей. На него надейся, а сам не плошай.

«Не оплошаю», — подумал Вадим. Он знал, что у него всё получится. Так всегда бывает, когда не допускаешь никаких вариантов, кроме одного-единственного.

Поднявшись, он встал за спиной Бурего. Двигаться можно было не осторожничая, потому что шум двигателей заглушал все остальные звуки.

Вадим расставил ноги пошире. Его руки плетьми висели вдоль туловища, но они сейчас были не нужны. Бурего не носил шлема. Это было его ошибкой. Последней, но не главной. Главную он совершил, когда распорядился взять в заложники семью Верховских.

Улучив момент, Вадим резко выгнулся назад, а потом нанес удар головой. Его лоб врезался в обращенное к нему темя с отчетливым звуком точно посланного бильярдного шара. Во всяком случае, Вадим услышал треск и, не обращая внимания на искры в глазах, повторил прием.

Бурего, намеревавшийся обернуться, стал заваливаться на бок. Проблема состояла в том, что при этом он продолжал держаться за штурвал.

Сменив позицию, Вадим ударил ногой по рукам Бурего.

Вертолет накренился. Если бы его повернуло в ту сторону, где стоял Вадим, того просто выбросило бы в боковой проем. Однако это был его день и его бой. Он устоял, навалившись на кресло, тогда как оглушенный Бурего пропал. В буквальном смысле. Мелькнул и исчез, напоследок взбрыкнув ногами.

Вертолет продолжал лететь сам по себе, скособоченный и устремленный обтекаемым рылом к звездам. Какой у него барьер высоты? Не завалится ли он на бок сильнее, избавляясь от пассажиров?

Гадать было некогда, да и не имело смысла. Обхватив себя правой рукой за покореженное запястье, Вадим взял завернутый тесак, успев проделать это до того, как у него потемнело в глазах.

Кажется, он вопил. Или рычал. Это помогало. Он словно подстегивал себя этим криком. Прервался только для того, чтобы приказать Ксюше перевернуться на живот. Потом опять кричал, рычал и стонал, перерезая путы на ее руках, заведенных за спину.

Собственных рук он не чувствовал. Они стали сплошной болью, грозящей отправить Вадима в беспамятство при малейшем движении, а движений пришлось проделать немало.

— Мы падаем, — заблажила Ксюша, хватаясь за что попало.

Отлично. Это означало, что руки у нее теперь свободны.

— Тряпки, — прокричал Вадим.

— Какие? — взвизгнула она.

— Любые. Перевяжи мне запястье и локоть. Как можно туже.

— Ты не сможешь!

— Я летчик. Скорее.

Переборов страх высоты, Ксюша взялась за дело. Когда она выполнила то, что от нее требовалось, Вадим велел подвести его к креслу, упал в него и взял штурвал в свои бесчувственные руки. Ноги уверенно стали на педали. Как только вертолет выровнялся, Вадим потянулся к дросселю, а потом к переключателю шага винта.

Двигатель загудел в иной тональности. Вертолет изменил курс и полетел над черной равниной, постепенно снижаясь.

Вдали полыхало электрическое зарево, но туда было нельзя. Беглецам нужно было в темноту, в самый непроглядный мрак.

Движения Вадима выглядели неуклюжими, но действовал он достаточно четко — значительнее проворнее и точнее, чем ожидала Ксюша. Она безмолвно сидела рядом, глядя то в ночь, то на стрелки индикаторов, беспорядочно раскачивающиеся из стороны в сторону.

В какой-то момент ей показалось, что он отключился.

— Вадим! — вскрикнула она. — Лес.