толстовскую общину, правда, не просуществовавшую и двух лет. Преодолеть толстовство помогли старцы Зосимовой пустыни. Узревший свет Православия Новосёлов уже не мог принимать суждений Толстого о том, что «в мире нет ничего таинственного» и что «Христос был пренеприятнейшей личностью». Ещё при жизни Толстого Новосёлов опубликовал открытое письмо графу, где обличил его учение. Именно после преодоления толстовства у Новосёлова возникла потребность в организации общества ради христианского просвещения.

С 1902 года он собирает в своей квартире так называемые «новосёловские четверги», которые стали ещё одним из прообразов Кружка ищущих христианского просвещения, сформировали его ядро. В это же время он начинает издавать «Религиозно-философскую библиотеку», где в доступной для интеллигенции форме излагаются современные проблемы христианской жизни, предпринимается попытка «привести отбившихся от веры в Церковь, дать им возможность пережить живое христианство, христианство со Христом». «Библиотека» наряду с «Богословским вестником» Флоренского и «Московскими ведомостями» Тихомирова стала площадкой для публикации членов Новосёловского кружка. За пятнадцать лет в «Библиотеке» вышло тридцать девять книг, среди которых «Забытый путь опытного богопознания», «Психологическое оправдание христианства», «Догмат, этика и мистика в составе христианского вероучения» Новосёлова; «Первоначальная Христианская Церковь в Иерусалиме» Самарина; «О значении христианского подвижничества в прошлом и настоящем» Кожевникова; «Личность, общество и Церковь», «Альтруизм и христианская любовь» Тихомирова. Персональных работ Флоренского, несмотря на множество замыслов, в «Библиотеке» так и не вышло, хотя его участие в подготовке коллективных брошюр крайне важно. Он с непрестанным интересом относился к этой деятельности Новосёлова и называл «Религиозно-философскую библиотеку» «новым Добротолюбием».

В кружке же Новосёлов был подобен Булгакову в Обществе памяти Соловьёва. Вся организационная работа держалась на нём, но в отличие от мягкого Булгакова Новосёлов был категоричен, порой чуть ли не в приказном тоне ставил задачи, не терпел промедлений. Даже после сердечного приступа, случившегося от переутомления, ему трудно было пребывать в покое.

Чаще всего заседания кружка проходили в его съёмной московской квартире, реже, при большем скоплении участников, у доктора Корнилова (отсюда ещё одно название кружка) — нестяжателя, бессребреника, у которого лечилась великая княгиня Елизавета и который облегчал страдания умирающего Соловьёва.

Авторитет Новосёлова всегда оставался непререкаем; даже те, кто был старше и превосходили его по учёности, относились к нему как к отцу, называли меж собой «Авва Михаил». При всём своём смирении Новосёлов по натуре был вождём и бойцом; ему постоянно нужно было кого-то объединять и кому-то противостоять: Толстому, Соловьёву с его филокатоличеством, Григорию Распутину, имяборцам, обновленцам, «сергианцам». Такая черта Новосёлова сыграет свою разобщающую роль в кружке.

Но всё же это стремление к противостоянию не всегда было оголтелым, часто казалось вдумчивым, последовательным, выливалось в философские и богословские сочинения. Таковы «Письма к друзьям», писавшиеся с 1922 по 1927 год: двадцать писем к условным адресатам, где речь идёт о евхаристии, исповеди, церковной соборности, Святом Духе, секуляризации Европы, о роли церкви в устроении земной жизни, об отношениях православных с католиками и протестантами, о богоугодном делании Феодора Студита, Максима Исповедника, Игнатия Брянчанинова. По духовной глубине и литературному мастерству «Письма к друзьям» можно сравнить с «Выбранными местами из переписки с друзьями» Гоголя. Это откровение русской души ХХ века: «свет истины, обличающий тёмные дела мира, невыносим для него, и мир естественно проникается злобою к носителям света, начиная с Самого Светодавца Христа, и пытается изъять их из своей среды» — таково горячее слово Новосёлова.

Убеждённый монархист и одновременно противник диктата мирской власти над церковью, Новосёлов выступил против «Декларации» митрополита Сергия (Старгородского) и стал одним из активных деятелей иосифлянского движения. Есть сведения, что жизнь он завершил в монашестве с именем Марк. В 1923 году в Даниловом монастыре епископ Феодор (Поздеевский), также не принявший сторону митрополита Сергия, тайно рукоположил Новосёлова во епископа Сергиевского (для Сергиева Посада). В 1928 году его арестовали, но даже в тюремной камере ему удавалось проповедовать и обращать людей ко Христу. В 1938 году Новосёлов был расстрелян, а в 2000-м причислен к лику святых Русской Православной церковью.

Три столпа Новосёловского кружка — люди очень разного склада, разной судьбы, но всех их объединяло взыскание Града Небесного, радение на благо Православия, что особо было отмечено в 1912 году, когда всех троих избрали почётными членами Московской Духовной академии. Представление на Кожевникова и Новосёлова — на «лиц, много поработавших на пользу Православной Церкви», — написал тогда Флоренский. Но даже в такой крепкой духовной общности возникали противоречия.

С 1900 по 1915 год в Москве и Петербурге выходят собрания сочинений Алексея Степановича Хомякова, где многое публиковалось впервые. Начинается активное осмысление его наследия. Начинается борьба за Хомякова как за «первого русского богослова», борьба различных философских групп за преемство от Хомякова в ХХ веке. Одним из первых книгой «Алексей Степанович Хомяков» откликнулся Бердяев. Кажется, что она написана ради последней главы, где автор, с одной стороны, говорит об огромном значении славянофильства, а с другой — о его неполноте, о том, что все, кто так или иначе был последователем Хомякова: Данилевский, Леонтьев, Достоевский, Соловьёв, — оказались шире и глубже в понимании русской души, Православия, истории, государства, выше споров славянофилов и западников: «Зрелое национальное самосознание примет всю правду славянофильства, всю святыню восточного православия, но иное будет иметь отношение к правде западной культуры и католичества. Зрелое национальное самосознание прежде всего утвердит в национальной плоти и крови вселенские начала Христовой правды и всечеловечность миссии России». Теперь, по Бердяеву, настало время нового поколения, исповедующего новое религиозное сознание, которое вдохнёт новую жизнь и в идеи Хомякова, и во всё славянофильство. Так сильно было стремление Бердяева легализовать себя, Мережковского и сочувствующих в истории русской мысли, оправдать через Хомякова собственное религиозное отщепенство.

Новосёловский кружок тогда отреагировал только репликой Самарина в письме Флоренскому: «…мало еще людей, способных, например, вполне освоиться с мыслью Хомякова и судить о ней самостоятельно. С этим не справился и Бердяев». Бурной же была реакция кружка, когда в 1916 году в «Богословском вестнике» вышла статья Флоренского «Около Хомякова». Это была рецензия на двухтомник Владимира Завитневича о Хомякове. Отец Павел подверг тотальной, но тактичной критике труд, который, по сути, оказался «пересказом Хомякова без интонаций», на три четверти состоящий из цитат. При этом Завитневичем не было проделано никакого анализа идей славянофила, была лишь констатация фактов, которые читатель и без того мог извлечь из сочинений Хомякова. При этом отец Павел в статье сам предпринял анализ хомяковских идей, чего так не хватало в рецензируемой книге.

Первым делом Флоренский обозначил безусловную историческую значимость личности и творчества Хомякова, его таланта и ума. Хомякова, по мысли Флоренского, очень часто использовали как орудие борьбы против католичества, и потому нападки со стороны прозападных противников на Хомякова всегда оказывались нападками и на Православную церковь. Но это ещё не значит, что его учение абсолютно церковно