Была у Лангобарда ещё одна отвратительная привычка: повторять одно и то же бесконечное количество раз, — он не то чтобы забывал, что уже говорил это, а повторял намеренно, тщательно всё проговаривая, смакуя детали, и поглядывая на меня с недоверием, видимо, в полной уверенности, что я никогда не смогу усвоить эту информацию. Например, когда мы выходили на берег Реки, он показывал в сторону Темноты и произносил, глядя на меня: "Это стена темноты. Запомни. Нам повезло, что здесь она проходит по реке, а не посуху. Желающие погрузиться в темноту должны сперва зайти в воду и проплыть значительное расстояние. Вода холодная, река глубокая — хороших пловцов не так много, поэтому здесь редко кто решается на такой отчаянный шаг. Обычно посидят-посидят на берегу и уходят восвояси. Но если всё-таки решились и поплыли, ни в коем случае не препятствуй этому…"

Я, подыгрывая Лангобарду, делал вид, как будто слышу от него это впервые, и задавал вопросы, демонстрирующие моё невежество, вроде:

— А зачем она вообще нужна, эта темнота?

— Не мог придумать вопрос поинтереснее? — возмущался Лангобард, но без показного энтузиазма, как обычно это делал при свидетелях. — Спроси ещё: зачем нужен свет? Эти вопросы не просто глупые, они совершенно бессмысленные. Понятно же, что стена тьмы — это символ, олицетворяющий всё плохое, злое и отвратительное, а стена света — символ всего хорошего, доброго и замечательного.

— То есть это не просто какие-то абстрактные знаки? Они вполне функциональны, подобно дверям, за которыми реально находятся те вещи, которые они олицетворяют?

— Ого! Да ты прямо человек по имени Дайте-мне-что-то-сформулировать. Молодец, конечно, но мне бы больше понравился вопрос: почему одни люди уходят во тьму, а другие в свет? Вот если бы ты такой мне вопрос задал, я бы его полностью одобрил.

Я, конечно же, в следующий раз задал такой вопрос, но одобрения всё равно не получил:

— Что за глупый вопрос! — возмутился Лангобард. — Ясно же, как дважды два, что есть люди, предназначенные для темноты — оттуда они выходят и туда возвращаются, подобно разного рода подземным существам, иногда вылезающим из своих нор. И есть люди, предназначенные для света. А ещё есть такие, как мы с тобой — ни там, ни сям, болтаемся между светом и тьмой.

— Получается, изменить ничего невозможно? От моего выбора ничего не зависит?

— О! Да ты сегодня в ударе! Тебе даже можно дать имя Смотрящий-в-самый-корень. Только вот вопросы твои всё равно какие-то мелкотравчатые — до корня не дотягивающие. Уж лучше бы ты спросил: если от моего выбора ничего не зависит, тогда зачем вообще нужны эти стены? Ведь по логике вещей получается следующее: например, мы находимся в нейтральной зоне между светом и тьмой, следовательно, в состоянии возможного выбора между ними. Выбирая же, положим, темноту, мы попадаем в состояние выбора между нейтральным положением и светом, а попадая в свет, оказывается между нейтральным положением и темнотой. Если это не так, тогда зачем ещё нужны эти стены? А если это так, тогда выбор всё-таки есть.

— Если темнота и свет символичны и воспринимаются нами, как стены, то нейтральная зона, в которой мы сейчас находимся, тоже символична для тех, кто находится в темноте и свете, и воспринимается ими, как стена. Интересно, какого она цвета? Наверное, радужного.

Это был финиш! Я произносил нечто, над чем Лангобард отказывался думать, — это выглядело довольно забавно: внимательно выслушав меня, он словно отделял лицо от бороды, превращая его в самостоятельного человечка, готового с неё спрыгнуть, как с поезда, и умчаться, куда глаза глядят.

И, конечно же, куда без старушек Лангобарда! Они, как и он, работали Свидетелями Дороги: одна на соседнем участке со стороны Библиотеки, другая — со стороны Торгового центра; их красивые имена мне удалось забыть со временем ценой неимоверных усилий, настолько крепко Лангобард вдолбил их мне в голову, поэтому буду называть их условно: дама Б (та, что со стороны Библиотеки) и дама Т (та, что со стороны Торгового центра). Приходится признать безусловный факт, что дама Б старалась всеми силами избегать встреч с Лангобардом, тогда как дама Т наоборот — искала их изо всех сил. Лангобард буквально вел охоту на даму Б; не зная точного времени её прихода в Библиотеку, он пользовался любым удобным случаем и поводом, чтобы туда отправиться: плохая погода, хорошая погода, сильный ветер, безветренная погода, усталость, бодрость, недочитанная книга, дочитанная книга, делающая намек, что надо начать читать следующую, камень на дороге, о который спотыкнулся, ветка на дереве, хлестнувшая по лицу — в общем, всё что угодно становилось поводом пойти в Библиотеку, точно так же как — не пойти в Торговый центр, — если бы не обязанность посещать его во время обхода своей территории минимум один раз в день, прописанная в контракте, Лангобард, возможно, вообще бы туда не ходил, а питался бы только чагой, травой и грибами, которые собирал в Лесу.

В Библиотеке мы проводили много времени, иногда по пол дня и даже больше, — Лангобард не ограничивался вверенной ему половиной, а обходил Библиотеку полностью, вернее, мы вместе обходили, — куда же мне было деваться? — не встретив ни одной живой души в лабиринте между стеллажами, Лангобард выхватывал первую попавшуюся книгу с полки, кидал её на журнальный столик, плюхался в кресло и, недоверчиво оглядев меня с ног до головы, первым делом объявлял:

— Это библиотека! Мы находимся в библиотеке. Запомни это раз и навсегда. Это не просто место, где, как я предполагаю, собраны все книги на всех языках, когда-либо написанные за всю историю человечества, куда любой желающий может зайти, чтобы в спокойной обстановке и тишине поразмышлять о смысле бытия, полистать книги и почитать понравившиеся… Но, самое главное, чем библиотека, несомненно, является в первую очередь — символом неразделенной любви! Бескрайнее море умных мыслей, запечатленных на бумаге, и все они — лишь слезы, упавшие из глаз человечества в океан одиночества! Запомни это.

Я кивал, демонстрируя сильное желание запомнить уже не раз сказанное в предыдущие разы Лангобардом, но он качал головой, сомневаясь в силе моего желания, и продолжал:

— Скоро сюда придёт женщина по имени Дама Б, которую я любил, люблю и буду любить всегда и которая, как это ни прискорбно, не любила, не любит и никогда не полюбит меня. Она обязательно сюда придёт, потому что это её обязанность: она, как и я, работает свидетелем дороги — на соседнем участке, примыкающем к моему. Четкой