папа разные, они проявляют любовь по-разному. Мой папа очень редко говорит, что любит меня, он часто кажется грубым и раздражительным, но я всё равно точно знаю, что он меня любит. Он просто такой сам по себе, вот и всё. Может быть, и с твоей мамой также? Может быть, у неё просто такой характер? Я уверен, что она за тебя волнуется, иначе не стала бы нанимать водителя.

— Она просто не хочет, чтобы я опозорила её славное имя, — сжала челюсти девушка. — Просто боится, что я не оправдаю её надежды и вложения. Но вообще-то ты прав. Она сама по себе такая. Злая. Даже с папой! Он так старается ради неё, цветы дарит… а она… холодная и отстранённая, он словно ей противен, — Лекса шмыгает носом и тут же вытирает его рукавом рубашки. — Бесит, — выплёвывает она. — Почему у всех нормальные семьи, а у ме- девушка застывает на мгновение, переведя смущённый взгляд на Оливера. — Олли, а каково тебе жить только с отцом? Ты не скучаешь… по своей маме?

— Я про неё ничего не знаю, — немного грустно улыбается парень. — Не думаю, что она хороший человек, если бросила папу и меня. Мне его достаточно. Он хороший. Я был бы счастлив, если бы он смог найти себе кого-нибудь, иногда мне кажется, что он очень одинокий, поэтому постоянно недовольный. Но постоянно что-то не складывается, — он вздохнул.

— Не грусти. Может, и хорошо, что не приходится терпеть какую-нибудь мачеху — они не всегда милыми и добрыми бывают, — Лекса пихает друга в плечо и тихо усмехается.

— Мне главное, что папа был счастлив.

На некоторое время девушка замолкает, явно о чём-то усиленно размышляя.

— Как думаешь, — тихо начала она. — Моя мама такая злая, потому что несчастна в браке с папой? — Оливер поднимает на Лексу растерянный взгляд. — Хотя как такое может быть. Он же такой хороший… я бы хотела, чтобы мой муж относился ко мне также. Наверное, она сама по себе просто злобная, — фыркает девушка.

— Я думаю, что твоя мама тебя очень любит, — вдруг уверенно произносит Расмуссен.

Лекса тихо ахает и опускает голову. Парень мог врать до бесконечности, что ему было хорошо и с одним отцом. Раньше у него были бабушка и дедушка, теперь только вдвоём остались. Но даже тогда Оливер ощущал нехватку чего-то ещё. В школу другим детям обеды готовила мама, не бабушка, другие дети рисовали открытки на дни матери, дарили цветочки на восьмое марта именно маме. И Оливер исподтишка смотрел на нежные улыбки молодых женщин, прижимающих к себе сыновей и дочерей, и завидовал. Папа, заметив настроение мальчика, трепал его по волосам, стараясь отвлечь, и забирал сразу после школы на качели — крошечный детский парк, который Оливеру очень нравился. Йенс никогда не говорил с мальчиком о его маме, почти всё, что он знал об этой женщине, он знал от бабушки. Тоже высокая, бледная, с тёмными волосами. Олли совсем не был поход на Йоханесса, только если поставить их рядом и очень долго присматриваться. Вряд ли загадочная Ида Расмуссен была бы той мамой, о которой Оливер мечтал, читая сказки о счастливых семьях. Но иногда парню снилось, что их больше не двое. Что синяки под глазами отца исчезли, что есть недосоленный рис на обед они перестали, что в их доме теперь пахнет женскими духами. Некоторые мечты всегда останутся мечтами.

Именно поэтому, наблюдая за тем, как Лекса переживала из-за своей мамы, Оливер и переживал так остро.

— И я тоже её люблю. Но иногда мне так не хватает её внимания, — расстроенно бормочет девушка в ответ. — Иногда я просто хочу, чтобы она подошла и обняла меня. Я знаю, что она не такая, она просто не такая! Но… разве я так много прошу?

— Ты можешь попробовать обнять её сама, — робко предлагает парень.

— Я не думаю, что ей понравится, — качает головой Лекса.

— Почему?

— Оливер.

Лекса подняла на парня расстроенный взгляд и робко взяла его за руку.

— Оливер, мои родители — гангстеры.

•••

Avay — Only You

Возле окна стояла крошечная фигурка мафиози, облаченная в длинный шёлковый ярко-алый халат, больше напоминающий кружевное платье. Эрика стояла спиной к двери и, прикрыв от наслаждения глаза, купалась в молочно-голубом свете Луны. Волосы её мягким шёлком падали на расслабленные плечи и ровную спину.

Йоханесс невольно облизнул губы, борясь с желанием нарушить личное пространство женщины и, наконец, притронуться к ней, хоть на секунду, хоть на мгновение, но все же ощутить прохладу, мягкость, почувствовать пульсацию вен, движение волосков, дрожь по коже. Но вместо этого мужчина держал в руках колючие розовые розы.

Ольсен прикрыл за собой дверь, запирая их обоих, себя и Эрику, в том мире, в котором нет места другим людям. Кабинет мафиози был похож на золотую клетку, из которой Йоханесс, если бы была возможность, никогда не захотел вылетать.

Ричардсон обернулась и мягко улыбнулась своему ночному гостю. Художник внутри Ольсена ликовал, желал повторить этот крошечный жест на бумаге еще много и много раз, чтобы никогда не забыть слабый изгиб пухлых накрашенных губ, от которых Йенс никак не мог отвести взгляд. Мужчина почувствовал, как его руки непроизвольно начали потеть, а дыхание участилось в тысячу раз. Он был словно подросток, юный мальчишка, первый раз испытывающий любовное чувство.

Черт, неужели Йоханесс действительно влюбился сейчас, после стольких лет страданий и несбывшихся мечтаний, после многочисленных предательств и после того, как успел в полной мере ощутить, как разбивается собственное сердце? Ольсен улыбнулся Эрике в ответ, потому что она самое прекрасное создание из всех ныне существующих на планете и тех, кто родится позднее. Если Бог щедро подарил Йенсу эту сильную и безумную любовь к Ричардсон, то самому мужчине остается лишь радоваться, беречь ее и до конца дней своих благодарить Небеса. Потому что далеко не все могут понять и увидеть истинную природу мафиози, заметить в ней не монстра и чудовище, а волшебное существо, ангела, спорхнувшего со своего пушистого облака в этот грязный мир мерзких людишек.

— Я ждала тебя, — раздался тихий шепот Эрики. Йенса словно окатили головой свежей морской волной. — Эти прелестные розы для меня? Котик, ты очарователен. Положи на стол.

Мужчина послушно оставил букет на письменном столе.

Ричардсон сделала небольшой шаг вперед. Только сейчас Ольсен заметил, что её маленькие ступни были лишены обуви, из-за чего женщина казалась ещё меньше. Она все также немного прихрамывала на левую ногу. Почему она не могла ходить ровно? Что с ней случилось? Йоханесс