враги. А враждовать с собственным мужем — затратное на энергию и силы дело. Она словно… словно пыталась доказать и окружающим, и собственному супругу, что имела право зваться главой мафии? Женщина, которой приходилось рвать ногтями тела на куски, чтобы её видели, чтобы её знали, чтобы её боялись. Женщина, врагом для которой был собственный муж.

Йоханесс сжал пальцами собственные волосы. Он снова пытался найти ей оправдание. Словно доказывал себе, что образ Эрики — всего лишь маска, время от времени дающая трещины. Он не должен. Жестокая, но прекрасная женщина разбивала его сердце на жалкие клочки и танцевала на этих ошмётках, ликуя. Возможно, она даже и капли сожаления не чувствовала. А Йоханесс отчаянно пытался её оправдать, отчаянно пытался увидеть в ней кого-то кроме той машины для убийств, которой её рисовали все вокруг. Быть может, она правда просто поехавшая на власти мафиози? Она довела Гловера до банкротства. Она угрожала Ольсену смертью его близких. Она посадила его на ошейник и крепко сжимала в руках поводок.

А Йоханесс всё оправдывал её и оправдывал. Потому что любил, блядь, до чертиков, потому что боготворил её силу, её слегка безумный и зловещий блеск в глазах, твердость её характера, её желание идти до конца и бороться, её ауру. Потому что точно знал и отчаянно верил, что Эрика скрывает за душой слишком многое, пытаясь казаться непоколебимой. Бессмертных людей не существует, и у Ричардсон тоже есть слабости. Йоханесс верил. Йоханесс замечал по её бирюзовым глазам, которые на считанные мгновения иногда пропускали эмоции, что Эрика что-то скрывает.

Несмотря ни на что, Йоханесс все еще был рад, что полюбил именно такую многогранную и сложную личность, в действиях и поступках которой можно было запутаться и заблудиться, которая чем-то слегка напоминала психически нездорового человека и почти наверняка являлась глубоко травмированной особой. Ольсена теперь было невозможно переубедить в том, что Эрика нуждается в помощи. Теперь он знал, что Ричардсон не хрупкая жена жестокого мафиози, который ей пользуется, теперь он понимал, что всё куда сложнее. То, как она говорила, то, как она смеялась, то, что она говорила — всё это было слишком странно. А её шрамы на руках?..

Хотя, разумеется, оттого было не менее больно. Эрика не относилась к Йенсу даже примерно так же, как он относился к ней. Ричардсон было плевать, и она, конечно, имела полное право его не любить и не брать ответственность за чувства мужчины. Ричардсон сказала сразу, что ей нужен просто секс, и Ольсен не имел права ничего сказать. Эрика выразилась в достаточно грубой форме, но посыл был очевиден и понятен: её не интересовали отношения. Её вообще в Йенсе ничего не интересовало, кроме его тела — и то только отчасти. Это было больно. Это было безумно больно. Ольсен вдруг понял, что предпочёл бы вообще с ней не трахаться никогда, лишь бы позволила просто поговорить немного, просто обнять и держать в своих объятиях. Хотя бы беспощадные пару минут.

Йоханесса ничего не интересовало в женщинах, кроме возможности секса с ними, если начинали приставать со свиданиями, разговорами и отношениями — дико бесился, но, вот парадокс, теперь он и сам превращался в одну из тех дамочек. Ольсен мечтал просто поговорить с Эрикой. Просто узнать, как у неё дела. Ему нужно было её сердце первостепенно. Сердце беспощадной главы мафии, которое добыть никто на свете, наверное, не мог. Умела ли Эрика вообще любить?

Мужчина должен благодарить судьбу просто за то, что имел возможность находиться рядом. Видеть её, касаться, иногда слушать язвительные комментарии. Хоть что-нибудь, жалкие крупицы, по которым можно было составить цельную картинку. Пускай не совсем верную, но цельную!

Как же это глупо и наивно. Йоханесс не смог влюбиться ни в одну из женщин, с которой у него действительно могли быть шансы, но когда Эрика находилась рядом — срывало крышу.

Дверь в гостиную, где и находился Йенс, со скрипом отворилась. На пороге стояла хрупкая сгорбившаяся фигурка, пустыми глазами смотрящая в сторону Ольсена, но взгляд ее был направлен куда-то сквозь мужчину. Человек, прижимающий крепко сцепленные руки к груди, молча замер на месте.

Йоханесс резко сел на диване, обернутый в легкое покрывало, дрожащими руками прижимая к себе его края. В комнате было слишком холодно, несмотря на то, что окно было закрыто, а камин недавно растапливался. В горле першило, а по вискам отдавало глухой неприятной болью.

— Что случилось? Что с тобой? — слишком эмоционально произнес человек, сделав небольшой, но резкий шаг вперед.

Ольсен по инерции отодвинулся назад и вжался в спинку дивана, проглотив возникший ком в горле.

— Не делай вид, что не знаешь, — сипло отозвался Йоханесс.

Силуэт замер на месте, снова смотря куда-то сквозь Ольсена, которому этот взгляд только добавлял страданий.

— Я не понимаю тебя, — тихо произнес человек.

— Ты врешь.

Силуэт сделал еще несколько шагов вперед, протягивая руки к Йоханессу, бледные худые руки, длинные тощие пальцы. Мужчина готов умирать и воскрешаться столько раз, сколько понадобится.

— Что ТЫ делаешь? — вскрикнул Ольсен, ударив человека по запястьям, за что мысленно ударил и себя по лицу. — Почему ты смеешься надо мной, а потом приходишь ко мне в дом? — со отчаянием в голосе продолжил Йенс, закрыв свое лицо ладонями, чтобы больше не видеть.

— Я не-

— Разве ты не видишь, что я готов отдать тебе свое сердце? Самого себя? Всего! — закричал мужчина, широко открыв глаза и посмотрев на пришедшего человека.

Перед ним стояла не Эрика.

Сердце в груди бешено заколотилось от странного страха, медленно распространяющего по телу. Разве это правильно — видеть Ричардсон в других людях? Эльфрида совершенно не похожа на Эрику! Да, может быть, у нее худые и бледные запястья, но вены на руках не пересекают маленькие кривые шрамы. Мафиози словно вся состоит из неровностей кожи, болезненных отпечатков прошлого. Если присмотреться, то можно заметить, что женщина далеко не так идеальна внешне, как кажется изначально. Она не олицетворяет собой слепую красоту, входящую в рамки стандартов, придуманных людьми. Возможно, своей уникальностью и своими шрамами на мягкой коже Эрика и привлекает людей?

Или это тьма, жгучая и восхитительная, зародившаяся в сердце Ричардсон, так и манит к себе толпы самоотверженных глупцов? Зло возбуждает в душах страсть, совсем неправильную, такую, какую принято осуждать и лечить, изымать с корнем. Но именно запрет и привлекает даже самых честных добряков. А потом начинается процесс гниения морали в человеке. Впустив однажды в свое сердце тьму, избавиться от нее потом