то лишь в том случае, если младенец выживал и возникал вопрос о его материальном обеспечении. Долгое время наказание ждало в первую очередь мужчину, совратившего невинную девушку.

К концу XVII века взгляд на ситуацию кардинально изменился. Теперь за внебрачную связь карались и мужчины, и женщины – во всяком случае, согласно закону. На практике же какое-то время штрафы продолжали назначать исключительно мужчинам, и дамы страдали, только если в сексуальных связях их уличали неоднократно.

Дела обстояли иначе, если один из партнеров (или же оба) находился в браке: за измену в начале XVII века полагалась смертная казнь. Позже наказание смягчили: если связь происходила однократно и в браке состоял только один из провинившихся, судьи смотрели на обвинения сквозь пальцы.

К концу столетия смертной казнью карались уже любые внебрачные отношения. Ребенок служил очевидным доказательством связи, и потому в Швеции XVIII века все большую «популярность» приобретало детоубийство. Большинство смертных приговоров того периода вынесено именно за расправу над ребенком.

Вероятно, в качестве пугающих «предупредительных» мер и начали появляться истории о мюлингах – некрещеных младенцах, родившихся вне брака и убитых собственной матерью ради сокрытия греха.

Первоначально женщины-убийцы желали похоронить свою жертву около церкви – если не на самом кладбище, то хотя бы в окружавшей его стене. Убитые младенцы, будучи некрещеными, официально не имели права покоиться рядом с храмом, но матери все же надеялись замолить грехи и обеспечить «место на небесах» как минимум собственному ребенку, оставив его максимально близко к «святой земле». Археологи до сих пор находят детские скелеты, вмурованные в стены вокруг церковных погостов.

Чтобы избежать наказания за внебрачную связь незаконнорожденных детей иногда убивали и тайно относили на кладбище

Тут-то и возникала проблема. Приход на кладбище даже в ночное время был крайне рискованным предприятием: в это время сюда наведывались еще и подозрительного вида знахари с ведуньями и колдунами, не говоря уже о заурядных воришках, разорявших могилы в поисках монет или украшений, которые захоранивали вместе с телом.

Не каждая женщина осмеливалась дойти до священного места. Куда проще было спрятать тело убиенного в лесу, на болоте или же под полом в избе. В последнем случае убийцы, возможно, все же надеялись когда-нибудь в будущем отнести мертвое дитя на кладбище.

Мертвое тело клали в небольшой сундук или ящик. На крышке оставляли раскрытые ножницы: с одной стороны, форма креста защищала ребенка в царстве мертвых, а с другой – сталь лишала покойника (как и любую нечисть) силы и в какой-то степени гарантировала, что усопший не станет привидением.

Судя по количеству преданий, ножницы помогали не слишком хорошо, и крошечный человечек все равно превращался в призрака[114]. Появлялся он в основном рядом со своей могилой – будь то пол в избе, лес или кладбище[115]. Он обладал удивительной способностью быстро перемещаться, что было заметно по его крику. Правда, отойти от места погребения дальше, чем на семь миль[116], он не мог.

По ночам мюлинг плакал и кричал, порой пел старинную колыбельную или детскую песенку. В некоторых селениях считали, что подобные крики будут продолжаться лишь до тех пор, пока не обнаружат убийцу. Другие уверяли: ребенок будет плакать ровно столько времени, сколько первоначально отмерил ему Господь.

Чего хотел мюлинг?

Мюлинги преследовали три цели: отомстить, получить имя или обрести нормальную могилу.

Будучи лишенным жизни, призрак во что бы то ни стало хотел свести счеты с убийцей, то есть собственной матерью. Обычно он раздирал ей грудь, пытаясь высосать все недополученное за годы вынужденного «голодания» молоко или же лишить ее и молока, и крови. Исход был один: женщина умирала.

Мюлинги часто мстили матери, лишая ее крови и жизни

При этом, как мы помним, мюлингами становились только некрещенные дети. В христианском же мире обряд крещения – а соответственно, и обретение имени – обеспечивал защиту и в какой-то степени «гарантировал» место в раю – во всяком случае, умершему ребенку. Для некоторых мюлингов получение имени становилось главной задачей. Они преследовали людей, молили о помощи. Услышав просьбу таких «добрых» призраков об имени, достаточно было сказать: «Могу одолжить свое. Меня зовут Эрик» (или же придумать любое другое имя), – и мюлинг успокаивался.

Постепенно представления о предопределяющей роли крещения в загробной жизни человека сменились верованием в силу погребения: именно уверенность в том, что захоронение в освященной земле спасет душу и подарит успокоение, толкало детоубийц на принесение своих жертв к церковному кладбищу. В более поздних преданиях мюлинг все чаще просил не об имени, а о перезахоронении. Порой он даже цеплялся за прохожего и не ослаблял хватку, требуя доставить его на ближайший погост.

В целом мюлинг – существо весьма «прилипчивое». Его терпению, выносливости и целеустремленности можно лишь позавидовать. Он способен ныть часами напролет, следовать за путником, произнося одну и ту же фразу, – все для того, чтобы добиться своего. Чаще всего такое поведение не вызывало ничего, кроме раздражения. Это, в свою очередь, невероятно злило вспыльчивого мюлинга, и в гневе он насылал проклятия и превращал людей в инвалидов.

В Сёдерманланде засиделся как-то один мужчина в гостях у друга. Когда он отправился домой, на дворе была уже глубокая ночь. И тут увязался за ним маленький ребенок. Он то кричал, то плакал, но делал это очень тихо, будто не хотел доставлять неудобств.

Поначалу мужчина не обращал на мальчика никакого внимания. Однако, подойдя к своей калитке, он повернулся и недовольно буркнул:

– Уж если кричишь, так кричи нормально!

В эту секунду ребенок завопил так громко, что мужчина оглох и с тех пор ничего не слышал.

Иногда мюлинг развлекался: будучи невидимым, он, как и гаст, мог залезть на телегу. Та становилась столь тяжелой, что лошадь с трудом могла ее тащить.

Родился как-то у женщины ребенок, но захотела она это скрыть и убила его. Никто, казалось, не узнает ее тайну.

Однажды возвращался ее отец из города. Внезапно стала телега такой тяжелой, что лошадь едва могла ее везти. Подошел крестьянин к кобыле, потянул упряжь и взглянул через нее на телегу. Глядь – а на ней сидит крошечный мальчик. Взглянул мальчуган на крестьянина, улыбнулся и крикнул:

– Спасибо, что подвез, дедушка!

Так крестьянин узнал, что дочь его родила и убила ребенка.

Еще одна потеха для мюлинга – обернуться упитанным