Мы не можем больше игнорировать то, что я обнаружил.

Мы не можем просто сидеть и ждать, пока с нами что-то случится, вместо того, чтобы начать действовать, независимо от того, насколько осторожными хотят быть все остальные. Лучше использовать все, что есть в нашем распоряжении, а с Олеандр это большая огневая мощь.

Я осторожно выбираюсь из кровати и направляюсь в душ, избегая теневых существ, которые все еще счастливо спят. После моей смерти они стали более послушными и сонными, но сила, которую узы Олеандр послали мне в Пустоши, снова взбодрила их. Я знаю, что это временно, что возвращение к владению собственным Даром все исправит, но все равно неприятно видеть их такими.

Тот факт, что они позволили Норту и Августу войти сюда прошлой ночью без боя, говорит о многом.

Когда я выхожу из душа с мокрыми волосами и вижу, что Процел радостно сидит у двери и ждет меня, я слышу это. Я жду жжения отвращения в горле или даже давления ревности в нутре, но там ничего нет. Никакой реакции, кроме, может быть, желания присоединиться.

Чуждая концепция, если таковая когда-либо существовала.

Дверь в ванную все еще открыта там, где я ее оставил, еще одна аномалия, и, сделав один шаг вперед, я вижу их обоих в моей постели, голова Олеандр запрокинута назад, когда она прикусывает губу, чтобы сдержать стон. Она прижимается к руке Норта, которая исчезает в передней части боксеров одного из ее парней. Лицо моего брата скрыто: он прильнул к ее шее, наслаждаясь чистым опытом ублажения своей Привязанной.

Она выглядит великолепно.

На ее щеках появился румянец, а губы покраснели в тех местах, где она их прикусывает. Ее тело движется само по себе, она бесконтрольно извивается, растаявшая и похотливая, поднимаясь все выше и выше. Ее глаза встречаются с моими через всю комнату, ее веки широко распахиваются, когда с ее губ срывается очередной стон. Я удерживаю ее взгляд до тех пор, пока она не кончает, откидывая голову на плечо Норта и сжимая бедрами его руку, словно прижимая ее к своему клитору.

Пальцы Норта трахают ее во время оргазма.

Он не перестает доставлять ей удовольствие, не колеблется, безжалостно доводя ее до предела и лишая рассудка от экстаза. Одна из его теней движется, чтобы стянуть ткань шорт вниз по ее ногам, обнажая нижнюю половину, пока она не оказывается выставленной на всеобщее обозрение. Я заперт в собственном теле, наблюдая, как пальцы Норт погружаются в ее пизду, влажные звуки ее киски эхом разносятся по комнате и притягивают меня к ней.

Она кричит в его объятиях, практически плачет, а он продолжает, пока она не начинает молить его о пощаде, от чрезмерной стимуляции она корчится в беспорядке на моих простынях.

Я ожидаю, что он ее трахнет.

Я бы даже не рассердился на него за это. Когда он наконец останавливается и позволяет своим пальцам выскользнуть из нее, он поворачивается к ней лицом, чтобы прошептать что-то ей на ухо, убирая волосы с ее лица, вымучивая мягкие поцелуи из своей Привязанной. Это кажется более интимным, чем смотреть, как он трахает ее, чем-то более мягким и личным, но ни один из них не выглядит обеспокоенным тем, что я все еще наблюдаю за ними вместе.

Когда Норт встает и уходит, я, наконец, снова обретаю способность двигаться.

Я не могу удержаться от того, чтобы не подойти к ней, не взять ее за лодыжки и не потащить дальше по кровати, чтобы вылизать ее, наслаждаясь болезненным стоном, который она издает в ответ. Вкус ее соков вызывает привыкание, и я не останавливаюсь, пока не доставлю ей столько же оргазмов, сколько и Норт, пока ее ноги не задрожат, руки не вцепятся в простыни, и она не начнет бормотать молитвы о пощаде.

Она — бескостное месиво, но все же, в тот момент, когда я забираюсь обратно на кровать, она перекатывается ко мне, немного застенчиво наклоняясь, чтобы сжать в кулаке мой член. Как только я устраиваюсь поудобнее, более чем довольный тем, что она прикасается ко мне, она облизывает полоску от основания до кончика. Она смелеет и радостно напевает себе под нос, когда моя голова откидывается на плечи, а затем заглатывает меня целиком, вырывая из меня стоны.

Тот, кто научил ее этому, проделал охуительную работу.

Я хочу лечь и дать ей волю, посмотреть, что она хочет со мной сделать, но ничего не могу с собой поделать. Я захватываю в кулак ее волосы, наслаждаясь тем, как серебристые пряди струятся сквозь мои пальцы, и натягиваю ее на свою длину немного быстрее, надавливая и надавливая, пока не чувствую, как моя собственная разрядка стремительно приближается ко мне.

Я веду себя грубо, я уже знаю. Ничего не могу с этим поделать. Но, судя по тому, как она стонет и извивается у моих ног, Олеандр это нравится. Она получает от этого такое же удовольствие, как и я. Когда я приподнимаю бедра и кончаю ей в горло, она рефлекторно сглатывает, выпивая все до последней капли, а я стискиваю зубы, сдерживая крик наслаждения.

Она, черт возьми, была создана для меня, подарок, которого я не заслуживаю.

* * *

Когда мы приходим в конференц-зал в офисе Норта — место, которое я использовал, чтобы разложить все свои исследовательские тексты и собрать как можно больше информации о богах, — Норт выглядит спокойнее и расслабленнее чем когда-либо прежде. Он более спокоен, чем это допустимо, учитывая угрозы, с которыми мы все еще сталкиваемся.

Грифон тоже сразу это замечает, приподнимая брови, когда наливает себе чашку кофе из маленького кофейника, на котором настаивает. У него ужасный вкус в кофе. И Норт, и я отказываемся пить все, что не является эспрессо или капучино, сваренным особым способом. Грифон же предпочитает капельный, который, по сути, является канализационной водой. Ему нравится притворяться, что это связано с нашим воспитанием, а не только с тем, что у нас функционируют вкусовые рецепторы, в то время как у него, похоже, нет.

— Кто бы мог подумать, что для поднятия настроения тебе нужна была всего лишь ночевка в комнате брата? Мы должны отметить в календаре еще несколько подобных мероприятий для тебя, — говорит Грифон с ухмылкой, и Норт даже не утруждает себя притворяться расстроенным из-за этого.

— Я провел месяцы, зная, что она что-то скрывает от всех нас, что из-за этого она не