Парень присмотрелся к ней внимательнее.

– А чем же, как вы говорите, ежики отличаются от матерых?

– Ой, не смеши меня! Да всем. Ну, во-первых, у них еще глаза восторгом горят, будто за каждый день им премию вручать собираются, во-вторых, их толкают куда подальше, важные дела не доверяют. Тебе, поди, поручили найти, кто у Катьки-пропойцы белье с веревки спер, так? Так я тебе сразу скажу, у нее на веревке никогда белье и не висело, она его уже лет десять назад пропила, это тебе всякий скажет. А вот серьезных дел таким, как ты, никто не доверяет, потому как считают, что вы с ними не справитесь. А я, например, думаю, что молодые кадры запросто могут и запутанные дела раскрывать. Хотя… вот на тебя не знаю, можно ли полагаться…

Парень некоторое время переваривал все, что ему выпалила странная дама, потом вдруг счел нужным оскорбиться:

– А почему это на меня полагаться нельзя? Что, у меня вид глупый?

– При чем тут вид? Главное в нашем деле – сообразительность. Вот посмотри… Нет, пойдем в сторонку отойдем… – Люся оттащила парня в дальний угол и достала из пакета фотографии Тарасова. – Видишь снимки? Надо узнать, кто, когда и каким образом прикончил бедолагу? Сможешь?

– Ну и как я это узнаю? – наморщил лоб Миша.

– Здравствуйте! Ты что, при помощи головы-то только ешь? Думай! А вечером можешь позвонить… Нет, лучше приди к нам со своими находками. Вот, я тебе тут на бумажечке наш адресочек накидаю…

Парень переминался с ноги на ногу. Что-то мешало ему бежать узнавать про убитого прямо сейчас. Однако он находился на стажировке уже неделю, а бабка правильно сказала, ничего путного ему доверять, кажется, не собирались.

– А почему я, собственно, должен это делать? – неожиданно для самого себя встал в позу стажер.

– А потому, что тебе, собственно, никто больше ничего делать и не даст. А это хоть какой-то шанс доказать, что ты способен на большее. Ну, решайся. Или ты боишься скромных одиноких старушек? – сощурила глаза Люся.

– Чего это я боюсь… А вы кто?

– Вот с этого и надо было начинать. Ну да ладно, я возьму тебя под свое крыло, и ты у меня еще и Курицына переплюнешь, а уж Потапов, тот и вовсе тебе стул уступать станет.

– Вы Курицына знаете? – поползли у парня брови вверх.

Люся крякнула. Ну чем мальчишка слушает? Ведь Витя ему сразу про нее сказал – наша сыщица-затей… Ну да продолжение уже лишнее. Главное – сыщица, мог бы и прислушаться.

– Я, милый мой, знаю Курицына, знаю, не сомневайся. Так что, забегай.

Парень мотнул головой, и Люся с чистым сердцем удалилась.

Вечером Люся с удовольствием рассказывала Василисе про знакомство с молодым человеком.

– Я так думаю, Васенька, этот Миша нам целую гору документов перелопатит, только чтобы доказать, что он на что-то годится, – говорила она, пережевывая кусок курицы, которую Вася, на ее вкус, немного недожарила.

– Перелопатит. Если с Потаповым не посоветуется. Я представляю, что гадкий Витя может наплести про нас пареньку. Ишь как, даже разговаривать с тобой не захотел. И у меня тоже новости… Прямо и не знаю, как тебе передать… – Василиса опрокинула в себя стакан молока и поведала подруге все, что ей рассказала Светлана Кудинова.

– Выходит, Тарасов самый настоящий преступник?

Василиса пожала плечами. Что-то ее тревожило. С самого момента, как она увидела фотографию у одноклассника Егора, у Зайцева.

– Знаешь, Люся, ты будешь смеяться, но я где-то видела этого парня.

– Мишу?

– При чем здесь Миша? Тебе, Люсенька, совсем нельзя знакомиться с молодыми мужчинами! У тебя и так-то ума, прямо скажем, не палата, а после таких встреч ты и вовсе только на них зацикливаешься. Я говорю про Тарасова. Мне кажется, я его где-то встречала.

– Может, на улице или в автобусе вместе ехали, мало ли…

– Нет… Понимаешь, такое у меня ощущение, что я точно знаю, какой у него голос. А это значит, что он со мной разговаривал.

Люся брякнула тарелку в раковину и потребовала:

– Немедленно вспоминай, где ты могла слышать голос Тарасова! Давай, я тебе буду помогать. Он был довольно молодым человеком, поэтому и голос у него должен быть молодой. Где ты могла встретиться с молодым мужчиной?

Василиса немного покраснела и опустила глаза:

– Ну… Я не знаю… В сущности, с молодежью у меня всегда прекрасное взаимопонимание, а с мужчинами особенно…. Хотя, Люся, ты же знаешь…

– Как ты не любишь мужчин? Знаю. Давай-ка отбрось всякие ужимки. Ясно, что он тебе не в любви признавался, такое ты бы до праправнуков помнила. Нет, у вас были какие-то другие отношения. А какое у тебя ощущение – приятное или вспоминать не хочется? А может, хочется смеяться? Подумай, ну…

– Мне плакать хочется, когда ты так говоришь, – надулась Василиса. – Нет, не могу припомнить. Я за свою жизнь со столькими мужчинами разговаривала, у меня столько поклонников было…

Когда Василису вот так заклинивало, пробить ее не было никакой возможности. Люся прекрасно знала, что никаких поклонников у Васеньки отродясь не случалось, а если бы какой и появился, так его не только бы Вася, но и Люся уже давно бы знала в лицо.

– Вася, ну постарайся вспомнить! Может, он обозвал тебя как-нибудь? – прицепилась Люся.

Василиса не успела сосредоточиться – позвонили в дверь.

– Ой, девчонки, – затарахтела Мария Игоревна, вваливаясь в комнату, – чего расскажу! Люся, иди умывайся, будем маску накладывать.

– Маша, можно я сначала с Малышом погуляю?

– Хорошо, только быстро, – милостиво позволила Машенька и плюхнулась на диван. – Девчонки, я сегодня так опростоволосилась, вы себе не представляете! Я специально к вам сбежала, дома находиться сил нет, совестно. Представляете, прихожу сегодня, а у Гриши опять Марина сидит. Темки дома нет, на улице носится, а у этих лебедей идиллия, что-то там опять пишут – решают. И такая меня злость взяла! Думаю, сидите тут, воркуете, а у Маринки уже дите в животе, может, даже девочка, которую вы даже из роддома брать не собираетесь. Ну, хожу, пыхчу. Тут Гришка возьми и ляпни: «Мама, я вижу, ты скучать стала. Конечно, я понимаю, мы с Темкой уже взрослые…» Нет, вы слыхали, да? Взрослые они! «…А тебе, наверное, хочется о ком-то маленьком заботиться?» Ну тут я не выдержала: «А вы мне кого хотите подкинуть, – спрашиваю, – мальчика или девочку? Да знаю я уже, что мальчика. Девочку, как я слышала, даже из больницы не хотите забирать и уже родителей хороших для нее присмотрели. Так на каком ты месяце, Мариночка?» Что здесь с девчонкой стало твориться! Она глаза вытаращила, потом покраснела вся, будто перец, потом еле слышно говорит: «Вы о чем это? Что значит на каком месяце?» А я ей: «А то и значит! Не строй тут передо мной невинность! Я уже смирилась. Чего ж делать, коль до дитев дошло, не выгонять же вас на улицу. И тебе, Мариша, тоже здоровье портить не стоит. Ничего, ребеночка вашего воспитаю. Как-никак я ему бабушкой прихожусь. Но как ты, будущая мать, решилась оставить дочь в роддоме?!» Кричу, а сама вижу, что Маринка пятнами покрывается, а мой Гришка, оболтус, наоборот, рожу руками сцепил, чтобы не разоржаться мне в лицо, и трясет его от смеха, просто удержу нет. Ой, я уж теперь и не вспомню, что еще кричала. И Гришке досталось, и Марине. Смотрю, Маринка вскочила, пулей в коридор помчалась, убегать собралась, а сама всхлипывает, чего-то бормочет, что, дескать, если у меня возраст такой, то надо к психиатру чаще обращаться, и прочую ересь. А Гришка подскочил к ней, пополам согнулся, слова сказать не может. Потом кое-как разобрались. Оказывается, у Маринки дома живет дворняга – сучка. Должна вот-вот ощениться. А Маринкина мать решила щенков сразу, как только вылупятся, утопить. Не под силу ей, сказала, такую ораву содержать. Девчонка, естественно, в слезы – оставь да оставь. Ну, мать ей говорит, мол, одного щенка оставлю, но только если мальчик. А остальных куда хотите, туда и девайте. Вот они и стали придумывать. Гриша мой, ясное дело, решил щеночка одного себе взять, а меня о том в известность собирался поставить, когда щенки уже родились бы. Вот я и застала ребят в тот момент, когда Марина спрашивала, кого он хочет – мальчика или девочку? Это они про собак говорили, а я уж себе напридумывала черте что… Нет, ну каково? Люся! Ты чего торчишь тут, как кол? Ведь хотела же с Малышом гулять…