Но в записке своей Государю Спренгтпортен пел с депутацией решительно в унисон. — «Выло бы не только бесполезно, но даже и опасно делать какие-нибудь нововведения во время войны», — говорил он. Такое соображение истекало из того, что по мнению этого некогда сотрудника Густава III в низвержении конституции, а потом врага короля и защитника будто бы конституции, — эта последняя была верхом совершенства. При ней, действительно, олигархия расцвела пышным цветом, а дворянство сделало себе из государства оброчную статью, хотя прочие классы и особенно крестьянство пришли в разорение. Поэтому Спренгтпортен внушал Государю: «Финляндия пользуется, вместе с Швецией, тою же конституцией и управляется теми же законами, которые в отношении благосостояния и безопасности граждан достигли мудростью нации, бывшей сама себе законодательницею, такого совершенства, какое только человечески возможно. Нельзя заменить их ничем лучшим». Столь довольный законами, которые привели Швецию после блестящих времен Густава-Адольфа в совершенный упадок, Спренгтпортен не находил нужным останавливаться на том, что Финляндия была только некоторою частью Швеции; что в качестве провинций в ней применялись шведские законы, но. оттого сама она еще не была Швецией, т. е. не воплощала в себе всего шведского государства, которому одному только принадлежали верховные права и власть. Со вступлением Финляндии в состав Российской Империи и с водворением в качестве русской провинции, о чем уже всему миру было торжественно объявлено, — верховные права переходили от Швеции к России и последняя, а не Финляндия, становилась на место Швеции. Вопрос требовал глубокого и всестороннего рассмотрения, начиная с того что Швеция была государство с весьма ограниченною монархическою властью, а весь строй России зиждился на основах самодержавия, — и кончая тем, что шведский король по конституции был обязательно лютеранского исповедания, а русский император был Царь православный. Финляндии могли быть сохранены в возможно широкой мере её прежние коренные законы и привилегии, но государство ее покорившее имело свои бесспорные права, с которыми финляндские прежние порядки должны были быть согласованы. Во всяком случае, от завоевания Финляндии Россия должна была получить выгоды, а не ущерб, и Александр I это высказал в манифесте по заключении мира с Швецией, притом в выражениях не допускающих сомнений.

Но Спренгтпортен не находил нужным глядеть на дело с этой точки зрения, которая не привела бы к его цели. А потому, и сумев внушить Императору Александру мысль о настоятельной необходимости устранить влияние на гражданскую администрацию военной власти, он представил на его усмотрение план временного управления. С этим планом сразу вносилась фальшь в отношения Финляндии к новому её государству. Спутывая, конечно не без намерения, значение провинциальных и центральных органов власти, что предложил он? Он предложил «учредить временное правление (Régence provisoire) по образцу стокгольмского, заменившего тамошний сенат по его упразднении, для суждения «в последней инстанции» по тем делам, кои будут Е. И. Величеством предложены на его рассмотрение, и давать в них отчет непосредственно Государю». Спренгтпортен благоразумно умалчивал: где учредится этот орган высшей государственной власти? В образце, по которому строился проект, этот орган находился в столице Швеции, и относился ко всему государству. Логически ему следовало быть в Петербурге, если, даже функция распространялась на одну только новую провинцию. Это было тем основательнее, что в столице был уже сенат, ведавший в качестве высшей инстанции судебные и другие дела всей Империи, в том числе и схожих с Финляндией), бывших прежде также под шведской конституцией балтийских провинций. Но Спренгтпортену это было не с руки, и он счел за лучшее спутать понятия. Он предложил в председатели этого верховного трибунала — вновь учреждаемого генерал-губернатора, т. е. себя самого, — и тем сразу переносил центр тяжести из столицы в провинцию. Сообразно с тем проектирован и состав правления. — «Этот трибунал, под председательством генерал-губернатора, будет образован из членов взятых в самой нации и наиболее известных как их способностями и патриотизмом, так и желанием единения с Россией. В отношении к порядку избрания этих членов, обязанностей, штата и всего прочего до них касающегося, Спренгтпортен изъявил готовность представить особый мемуар, как только основная мысль будет одобрена.

Бросив таким образом совершенно слегка в нескольких словах разрешение вопроса капитальнейшей важности, Спренгтпортен тотчас же перешел в своём мемуаре к предмету, на который Император Александр естественно и неизбежно должен был обратить особенное внимание. Он заговорил о снабжении войск провиантом, о транспортировке продовольствия и о прочих относящихся к тому предметах. Здесь он, похвалив обоих своих друзей: и нового главнокомандующего Кнорринга, и военного министра Аракчеева, в то же время не замедлил дать в благовидной форме и лишний шаг финляндцам перед русскими, еще раз устраняя последних от дела. «Что касается всего относящегося до продовольствия войск, перевозки жизненных припасов в разные места сообразно ходу операций, то по этим предметам я специально переговорю с главнокомандующим. Известное благоразумие этого просвещенного генерала, одушевленного, также как и я, одинаковым рвением связать интересы службы с облегчением жителей, устраняет для меня всякие опасения на этот счет. Мысли мои по сему предмету я представлю в большей подробности тогда, когда средства страны мне будут лучше известны. До того времени предложу только:

«1) чтобы всякого рода контракты были гарантированы военным министром, энергический и законный надзор коего внушил уже наилучшее доверие;

«2) чтобы платить наличными деньгами;

«3) чтобы расчеты по перевозке делались чрез посредство лиц избранных в самых тех губерниях где исполняются поставки, дабы избежать беспорядков происходящих от русских комиссаров, которые не зная языка часто оставляют крестьян без уплаты.

Будущий генерал-губернатор легко разрешил вопросы: русский военный министр всею своею, энергией обеспечит вчерашних и даже сегодняшних врагов в том, что они ни в чем не потерпят ущерба, а что все понесет на себе русская казна;; русский министр финансов озаботится, чтобы эти враги не no-j терпели даже ни малейшей задержки в следующих им платежах и получали наличными. На войне конечно может встретиться недостаток в наличных деньгах; в таком случае из мемуара явствует что следовало предпочесть финляндцев русским. Далее предложено русских комиссаров, путающих, будто бы, языки, устранить от денег и передать последние местным финляндцам. Но те в свою очередь не знают русского языка; как же они будут отчитываться перед русскими чиновниками? Отчетность непременно запутается, пример чему был даже с генералом Виллебрантом по поставке хлеба; но до этого Спренгтпортену тоже нет дела. Во всяком случае, безусловно требуя всяких гарантий от русского правительства, — от победителя, он не обмолвился ни одним даже намеком на то: какие гарантии в исполнительности будут с финской стороны, со стороны побежденного.[50]

Спренгтпортен коснулся в своем мемуаре и