Звонить в дверь я не хотел, потому что тогда мне пришлось бы с ней заговорить. Нет, вся соль в том, чтобы она увидела меня случайно и сама догадалась, как мне плохо из-за того, что она наделала.

Когда я подошел к дому Вемунна, так и не попавшись ей на глаза, я ступил на дорогу, ведущую к ее дому, понимая, что это может разрушить мой план, потому что тут сразу понятно: зачем еще я сюда приплелся, как не затем, чтобы встретить ее?

Может быть, я шел к Бьёрну Хельге?

Он был на год младше меня, и водиться с ним вообще-то было немыслимо. Однако он играл в футбол и выглядел старше своего возраста.

Я постоял минутку на площадке у дороги, подумывая, не пойти ли мне все-таки к Бьёрну Хельге. Но один вид ее дома заставил меня еще больше расстроиться, так что через некоторое время я побрел в лес — мимо еще не застроенных участков, на которых стояла незадействованная строительная техника и бараки, уставившись перед собой пустыми черными окнами на тянувшуюся по равнине дорогу, — постоял на ней, глядя на строящийся приходской дом, потом на поле, где мы играли в футбол, и на ворота, ведущие к свалке, которая находилась в ста метрах от того места, где я стоял. Медленно я стал спускаться с горы. На склоне, по которому я как раз проходил, спрятанные за скалой, стояли дома, где жили Эйвинн и Гейр Б. Мы пару раз заглядывали туда и играли с ними, а зимой, когда еще не выпал снег, заходили за ними, чтобы вместе пойти на Хьенну кататься на коньках. Один раз мы были на дне рождения у Гейра Б. И один раз у Сверре. Тогда я потерял десять крон, приготовленные для него в подарок: когда я достал конверт, он оказался пустой, и я, весь нарядный, расплакался, это было неприятно, очень неприятно, но как-никак причина была серьезная: десять крон — немалые деньги. К счастью, его отец отправился со мною на поиски, мы снова прошли наверх по дороге, по которой я пришел, и там, сияя голубизной на фоне черного асфальта, нашлась моя десятикроновая купюра. Теперь уж они не подумают на меня, что я их хотел обмануть, а на самом деле оставил деньги себе, сказав, что они потерялись.

На лужайке возле одного из домов у дороги я увидел мальчика с длинными черными волосами и похожего лицом на индейца, он подкидывал ногой футбольный мяч.

— Здорово! — сказал мальчик.

— Здорово! — ответил я.

— Ты сколько раз подряд можешь? — спросил он.

— Четыре, — сказал я.

— Ха-ха, — говорит он. — Четыре — это все равно что ничего!

— А ты сколько раз?

— А я смог шестнадцать подряд.

— А ну, покажи! — сказал я.

Он положил мяч и придержал ногой. Оттянул стопу и поддел ею мяч движением, которое подбросило его в воздух. Подкинул — раз, два, три раза, — на четвертый мяч отлетел дальше, так что ему пришлось ловить его вытянутой ногой, на этот раз мяч улетел в кусты.

— Четыре раза, — сказал я.

— Это потому, что ты смотришь, и я тогда начинаю думать, — сказал мальчик. — Сейчас еще разок. Ты не уйдешь?

— Нет.

На этот раз он поднял мяч на колено, это пошло легко, с колена на колено он смог перекинуть мяч пять раз, прежде чем тот улетел в сторону.

— Восемь, — сказал я.

— Да, — сказал он. — Вот погоди, сейчас я тебе покажу.

— Мне надо идти, — сказал я.

— Окей, — ответил он.

Из окна на нас глядел его отец, толстый дядька в очках, с густыми седыми волосами.

Я перебежал через дорогу на противоположный тротуар и тут вдруг вспомнил, какая на мне дрянная одежда, замедлил шаг и снова поплелся опустив голову.

Когда я спустился с горы, папа как раз выезжал со двора. Он подозвал меня, помахав рукой, и, перегнувшись через сиденье, открыл дверцу.

— Давай, залезай, — сказал он. — Поехали в город.

— Но на мне все грязное, — сказал я. — Можно я сперва переоденусь?

— Ерунда! — сказал он. — Залезай как есть.

Я приподнял рычажок сбоку от сиденья, но не успел опустить его вперед.

— Садись на переднее, — сказал он.

— На переднее? — удивился я.

Такого еще никогда не бывало.

— Да, — сказал он. — Сколько можно возиться! Давай скорей!

Я сделал, как он велел. Едва я закрыл дверцу, он уже тронулся с места и поехал по дороге вниз.

— Ты и правда что-то чумазый, — сказал он. — Но мы ненадолго. Так что не беда.

Пока я возился, пристегиваясь ремнем, мне было некогда смотреть вокруг, а когда наконец пристегнулся, мы уже были на дороге к мосту.

— Я собирался съездить на рыбный рынок, — сказал он. — А потом в музыкальный магазин. Хочешь туда?

— Да, — сказал я.

Одна рука у него лежала на руле, другая с зажатой в ней сигаретой — на рычаге переключения передач. Как всегда, он гнал на скорости.

Мы долго ехали молча.

Слева показался Виндхолмен, верфь с ее гигантскими кранами, напоминающими варанов, и большим ангаром из стекловолокна. Парковка рядом с нею была наполовину пуста. Прямо перед ней в заливе стояла громадная платформа. Это была платформа «Кондип», на той неделе ее должны были отбуксировать в море.

Когда мы выехали из короткого туннеля и приблизились к озеру Сонге, он повернулся ко мне.

— Ты сегодня ходил гулять с Гейром? — спросил он.

— Нет, — сказал я. — Они уехали в город.

— Может быть, встретим их там, — сказал он.

Мы опять замолчали.

Меня это беспокоило: он в таком хорошем расположении духа, что не заслуживает, чтобы я молчал. Но что бы такое ему сказать?

Через некоторое время я придумал:

— Где ты хочешь парковаться?

Он взглянул на меня:

— Авось найдем где-нибудь местечко.

— А что, если попробовать наверху, на стрельбище? Там в субботу всегда есть место.

— Ну, это разве что в крайнем случае, — сказал он.

Он нашел место на Тюхолмене. Широким шагом он устремился вперед мимо высоких деревянных домов, я еле поспевал за ним рысцой. Мне было стыдно уродской одежды, в которой я выглядел дурак дураком, и я внимательно вглядывался в каждого встречного, чтобы заметить, не смеются ли они, глядя на меня.

На рыбном рынке папа оглядывал стеклянные витрины, дожидаясь своей очереди.

— Возьмем креветок, да, дорогой? — спросил он.

Я кивнул.

— И еще, пожалуй, вон ту треску?

Я промолчал.

Он улыбнулся, посмотрев на меня:

— Знаю, что ты не любишь трески. Но она тебе полезна. Полюбишь ее, когда вырастешь.

— Вот уж в чем я сильно сомневаюсь, — сказал я.