— Идет, — кивнул Петр.

— Тогда — по коням?

Он распахнул ворота, выгнал «уазик» из гаража, лихоразвернулся на тесном пятачке. «Запорожец» поехал следом. С четверть часа ониехали, скрупулезно соблюдая правила, как и положено двум столь дряхлым инепрезентабельным машинешкам. В конце концов «уазик», загодя помигав сигналомповорота, свернул на автостоянку — самую обыкновенную, ничем не примечательную.Белая собака лениво побрехала на них из будки в углу, забралась в свое хлипкоежилище и задремала. Из высокой будочки спустился еще один соплеменник Бацы,вежливо поклонился Петру, прижав ладони к груди, отошел с загадочным цыганомподальше. Говорили они недолго, совершенно спокойно. Баца загнал «уазик» меж«пятеркой» и «Газелью» со смятым левым крылом, тщательно запер все двери.Подошел, протянул ключи Петру и заговорил так, словно вместо Косарева перед нимбыл лишь загазованный воздух:

— Все устроилось, Паша. Ребята головой отвечают. Тебеони машину отдадут без звука, вместе с бумажками, чтобы у тебя не случилосьпроблем, когда поедешь… Только тебе, кому-то другому бесполезно и приезжать —зарежут… Шучу. Зарезать не зарежут, но машину ни за что не отдадут, вдобавок ипобить могут… Больно.

Косарев поджал губы. Не обращая на него внимания, Бацакрепко пожал руку Петру, оскалил в прощальной улыбке великолепные зубы имедленно махал рукой, пока «Запорожец» не отъехал.

— Что-то вас мир не берет… — сказал Петр.

— Пустяки, — отозвался Косарев сварливо, с ноткойоскорбленной гордости, которую скрыть полностью все же не удалось. — Будуя обращать внимание на всякое животное… Клиентов, к сожалению, не выбирают,милейший Павел Иванович, в этом финансист схож с гинекологом.

— А откуда у него столько денег? — спросилПетр. — Или это секрет?

— Знали бы вы, сколько денег, словно бы инесуществующих, странствует по Руси великой… — Помолчав, он все же снизошел дообъяснения: — Бензин. Автозаправки. Удивительно даже, какие деньги можнонакопить за пару лет на примитивной горючке…

— Вообще-то, за последние четыре недели я разве что отутюга не слышал, насколько респектабельна, безупречна и законопослушна фирма«Дюрандаль»… — сказал Петр. чтобы легонько позлить лысого. — Только утюгда электрочайник молчали, все остальные электроприборы вещают об этом на всехволнах…

— Мы и есть респектабельны и безупречны, — отрезалКосарев. — А вот проект… Я не хочу сказать, будто с ним что-то не то. Нотак уж устроена жизнь, милейший, что в масштабных проектах сплошь и рядомвертятся… ну, не преступные, однако ж левенькие деньги. Потому что самыечестнейшие проекты нуждаются в некой смазке наличными. Вам не доводилось обэтом слышать?

— Слыхивал.

— Вот видите. Не мы эти правила выдумали, а посему нестоит корчить из себя святош. Цель-таки сплошь и рядом оправдывает средства…Что вы ухмыляетесь?

— Знаете, что мне пришло в голову? — мечтательно сказалПетр, — Двадцать миллионов баксов — умопомрачительная сумма. Вы небоитесь. что я с ними сбегу? Если дать вам сейчас по голове монтировкой,свидетелей не останется. От этого потомка конокрадов как-нибудь спрячусь…

— Казарменный у вас юмор, — огрызнулся Косарев.

— Вот то-то и оно, — развел руками Петр. —Ну, а все-таки? Не боитесь?

— Павел Иванович, у вас все равно не получится.Убежать, предположим, сможете, а потом? Я никоим образом не хочу вас оскорбить,но вы с такой суммой не справитесь. Не ваше оно… Вам для полного счастья нужногораздо меньше.

— За Балаганова меня держите?

— Ну что вы. — усмехнулся Косарев. — Причемтут Балаганов? Эти деньги — не ваша сумма. Вы не сумеете с ней обращаться. Дажеесли ухитритесь сбежать и благополучно замести следы. Есть суммы, достаточныедля удовлетворения потребностей, пусть и высоких. — и есть суммы, которымимогут управлять достойно только дельцы.

— И нелегальными тоже?

— Нелегальными — тем более. Правда, я предпочел быдругую терминологию — «нефиксированные деньги».

— Здорово, — сказал Петр. — Сами терминпридумали?

— Да вот, знаете ли… Деньги, которые нигде нефиксируются. Очень точно отражает суть проблемы.

— А главное, звучит благолепно?

— Не без этого, милейший, не без этого… В общем, вызаберете машину со стоянки, когда он скажет. У меня пока что нет на сей счетточных инструкций.

— Яволь, — сказал Петр. — Слушайте, я смогу сним увидеться сегодня вечером?

— Конечно. Ему тоже не терпится с вами поговорить. Явас опять доставлю тем же путем — чтобы не возбуждать любопытство посторонних.Просто засидитесь в офисе допоздна, никто и не удивится…

Вслед за Косаревым он поднялся на четвертый этаж стандартнойсерой «хрущевки» — не на окраине города, но довольно далеко от центра, район неиз респектабельных. Косарев открыл дверь своим ключом, предупредительнопосторонился.

Петр прошел в комнату. Шторы были полузадернуты, царилполумрак. В первый момент он едва не отшатнулся — человек, вставший ему навстречуиз продавленного старомодного кресла, чертовски напоминал уэллсовскогочеловека-невидимку в его классической версии: голова и лицо сплошь замотанычистыми бинтами, так, что для обозрения доступны лишь кончик носа и рот. Нос,слава богу, все же не картонный, каковой вынужден был употреблять невидимка…

— Ну, что таращишься, ваше степенство, господинСавельев? — весело спросил забинтованный Пашкиным голосом. — Падай.Коньячку хочешь?

— Что с тобой? — встревоженно спросил Петр,плюхаясь в другое, столь же продавленное кресло.

— Пустяки, Петруччио. Такое, что и стыдно сказать.Когда в столице переделал все дела, поехал с мужиками расслабиться на бережокуединенного озера, разумеется, с табличкой «Только для белых». И на радостях,что дела у нас обоих идут отлично, нажрался так, как давно не надирался.Классическая «асфальтовая болезнь». Только вместо асфальта были лодочныемостки. Видел бы ты, как я по ним мордой проехался… Давненько так непозорился, — голос брата был бодр и весел, без малейшей удрученности. —Ну и черт с ним… Бывает. Видел бы ты, как я назад летел — сначала даже всамолет не пускали, паспорт-то я предъявил, а вот вместо живого оригиналапаспортной фотографии имело место нечто сюрреалистическое… Даже разматыватьсяпришлось. Пропустили.

— Ничего серьезного?

— Пустяки. Просто ободрало физиономию так, что обратныйобмен в любом случае делать рановато. Разве что придется еще какую-нибудьаварию изобретать… Ну, ничего. Во-первых, еще рано мне вертаться, аво-вторых, — глаза в щелях повязки лукаво блеснули, — а во-вторых,сдается мне, что ты не прочь побыть мною еще немножечко…