– У меня такое впечатление, что ты у Деникина, либо у Ворошилова практику проходил… Это у них берут под козырек. У нас не берут.

Насчет свадьбы Махно расклад сделал правильный, а вот насчет другого дал маху – не докумекал… А свадьбе, естественно, могли помешать. И белые и красные в одинаковой степени. Причем красные были на нынешний день особенно опасны, поскольку им явно стало известно о союзе Махно с Григорьевым… Но раз уж батька затеял сыграть свадьбу, то ее надо было сыграть. По всем правилам и без помех: пусть белые дерутся с красными, красные с белыми и еще с кем хотят, но только не мешают батьке. Батька женится – разве это не повод для прекращения военных действий?

– Чтобы никто на нас не напал, не мешал танцевать на свадьбе, надо взорвать здешнюю железную дорогу, – предложил батьке Алексей Чубенко.

– Хорошая идея! – одобрил батька. – А что за ветка тут проходит?

– Одесская. Из Киева ведет в Одессу. В Киеве красные, в Одессе белые, но ни те, ни другие нам на свадьбе не нужны.

– Взрывай! – велел батька: Чубенко объяснил ему все очень доходчиво – из Одессы могут приволочься белые, из Киева красные, и тогда будет не до свадьбы. Лицо у батьки обрело веселое выражение – вот и салют на свадьбу, можно сказать, организован. Пусть помнят и те и другие, и белые и красные, что есть на белом свете человек по фамилии Махно. По профессии – батька.

Чубенко помчался со своей командой на железную дорогу, там зашел в будку к путевому обходчику – пожилому, с черной бородой, похожему на клеща.

– Ты бы, батя, отвалил отсюда на полчасика, – сказал Чубенко.

– Зачем это? – недобро сощурился обходчик. – А вдруг поезда пойдут?

– Не пойдут, смею тебя уверить, – сказал Чубенко. – Мы сейчас рельсы в восьмерки закрутим, а по таким путям, насколько мне известно, поезда не ходят. Не научились еще.

Обходчик запустил пятерню под картуз, почесал макушку, которая оказалась у него голой, как дамское колено, и проговорил неохотно:

– Ладно…

Через несколько секунд он исчез. А через двадцать минут в воздух вместе с насыпью взлетело железнодорожное полотно.

Белые на взрыв отреагировали спокойно, это был не их участок, а вот красные отнеслись болезненно – для начала выслали разведку, узнать, чьих рук это дело, а потом направили карательный отряд под командованием члена реввоенсовета Двенадцатой армии Владимира Затонского. Тут надо отметить одно интересное обстоятельство: с Затонским Махно когда-то виделся в Москве, когда побывал у Свердлова, а потом и у самого Ленина.

Встреча с карательным отрядом произошла уже после свадьбы. Свадьба же, как свидетельствовали очевидцы, была знатной: в Песчаных Бродах о ней до сих пор рассказывают с восхищением, хотя из тех, кто побывал на этой свадьбе, никого в живых уже не осталось.

Достаточно сказать, что вся дорога от дома бывшего жандарма Кузьменко до церкви была застелена дорогими персидскими коврами – где их смог достать верный батькин адъютант Петька Лютый, не знал никто. Горилку пили бочками, женщины, разохотившись, пили также бочками вино, не отставали от мужиков; баранов и ярок съели, наверное, целое стадо. Лихо, в общем, повеселились.

Но недаром говорят, что всякое веселье предполагает и плач – на участке взорванной дороги появился карательный отряд Владимира Затонского.

Первым делом нашли путевого обходчика, похожего на клеща. Тот быстро сообразил, что за запах витает в воздухе и хлопнулся перед Затонским на колени:

– Не погубите, товарищ!

– Рассказывай, жук навозный, что тут произошло?

– Да махновцы налетели, как саранча, у них в Песчаном Броде то ли свадьба, то ли похороны, вот в честь этого праздника они и подняли рельсы.

– Откуда знаешь, что это были махновцы? – Затонский поморщился: вспомнил, как в Москве по распоряжению товарища Свердлова выдавал поддельный паспорт невзрачному, похожему на опенка человеку – паспорт потребовался для конспиративного возвращения на Украину, вспомнил даже, что за фамилия была вписана в этот паспорт – Шепель.

– А кто ж махновцев, антихристов этих, не знает? – рассудительно произнес обходчик. – Их тут все знают. Под черным флагом ездят. Отправляйтесь в Песчаный Брод, вы там их найдете.

Отряд Затонского поскакал в Песчаный Брод.

Разведка Махно приближение воинского соединения засекла своевременно, и батька решил в драку не ввязываться, покинуть село – к чему подставлять народ здешний? – схватил в охапку жену законную свою и кинул в бричку, поцеловал в щеку «тату», «маму» – и был таков – вместе с отрядом он отбыл в Добровеличковку, где жила близкая Галина подруга Феня Гаенко. Оставшиеся мужики дружно скучились за столами – надо было допить и доесть все, что осталось. А оставалось на столах столько, что требовалось не менее двух суток, чтобы умять такое количество еды.

Увидев мужиков за столами, Затонский рассвирепел – какая-то муха все же здорово укусила его, – велел немедленно сгрести всех в кучу (а за столами сидела едва ли не половина села, так что арестованных оказалось много), заодно пройтись по домам и арестовать членов местного ревкома.

Разбираться, кто прав, а кто виноват, Затонский не стал, он вспомнил, как в подобных случаях предпочитает действовать товарищ Троцкий, и всех арестованных поставил к стенке.

Прогремел залп. За ним еще один, контрольный – стреляли уже по лежащим, дергающимся в конвульсиям мужикам; в результате половина песчанобродских дворов лишилась своих хозяев. В числе прочих под пулю угодил и Андрей Иванович Кузьменко.

Расстрельная команда вымыла руки и уселась за столы доедать то, что осталось – свято место, как известно, пусто не бывает.

Пировали красноармейцы до самой темноты, а потом дружно повалились спать. Часть отрядных, которая не в состоянии была добрести до ближайших кустов, рухнула на землю прямо там же, под лавками свадебного стола, носами в объедки и пыль, часть все-таки добрела до кустов. Затонский тоже выпил и закусил – сделал это от души, но ночевать в Песчаном Броде не остался – побоялся, – чутье он имел отменное. Сказал, что ему срочно нужно в реввоенсовет армии.

Ночь безмятежно и легко опустилась на село.

Тишина установилась жуткая, от такой тиши на голове шевелятся волосы, а кровь перестает течь в жилах.

В этой мертвой тиши через плетень одного из дворов перемахнул всадник и наметом пошел в Добровеличковку, к Махно.

Махно, решивший вспомнить молодость, ночевал вместе с Галиной на сеновале, на кипах свежей, только что высушенной травы. От запаха сухотья кружилась голова. Очнулся батька от того, что за ногу его дергали. Махно поспешно схватился за маузер, выставил перед собой ствол, но в следующий миг узнал Лютого.

– Чего тебе?

– Беда, батька!

– Чего случилось? – Махно зевнул, потянулся лениво. – Неужто красные идут сюда?

– Нет, батька, хуже. Красные Песчаный Брод расстреляли. Половину села выкосили.

Батьку с сеновала будто ветром вынесло.

– По коням! –