никого из близких, на кого можно опереться? Почему она не нашла работу в своем городке?

Вопросы, вопросы…

Вдобавок ко всему много сил уходило на попытки удержаться и не заглядывать в темные уголки сознания, где хранился ее самый страшный секрет. Рэй Линн снова и снова прокручивала в памяти их последние минуты с Уорреном. Его слова. Ее слова. Ту долю секунды, когда она нажала на курок и тут же пожалела об этом, тут же захотела вернуть тот миг, когда пуля еще не вылетела из ствола. О Буче и его идиотской идее ей не хотелось думать ни секунды. Она не успела толком отгоревать, не успела подумать о том, как жить дальше. Не было времени. Она действовала по обстоятельствам, так, как казалось лучше.

Измученная этими мыслями, не могла Рэй Линн отогнать от себя и воспоминания о ящике. От них всякий раз перехватывало дыхание, хотя стоило только поднять глаза, чтобы увидеть за окошком сырой и теплый летний день. При мысли о нестерпимой жаре в тюрьме-парилке она скидывала с себя тонкую простыню. Воду она теперь пила без конца и все равно никак не могла утолить чудовищную жажду. А мучительнее всего был ужас оттого, что она перестала бороться, покорилась судьбе. Тогда это ее не пугало, а сейчас – очень даже.

Боже, помоги!

Дэл Риз заходил часто. Пару раз рано утром Рэй Линн видела, как он стоит в дверях и смотрит на нее. Она лежала с полузакрытыми глазами, наблюдая из-под едва разомкнутых век за тем, как он ее разглядывает. Потом Риз выходил из комнаты, еще несколько секунд слышалось тихое журчание голосов, его и Корнелии, скрип двери – и Дэл исчезал. Следом появлялась Корнелия с тазом теплой мыльной воды и принималась обтирать Рэй Линн, которая в это время старалась смотреть куда угодно, лишь бы не на свою добровольную сиделку. Корнелия выполняла свою работу деловито и спокойно: надо – значит, надо. Через пару дней Рэй Линн уже могла стоять, когда Корнелия придерживала ее за талию. Корнелия усаживала подопечную в кресло, расправляла простыни, ополаскивала ночной горшок и все это время без умолку болтала о каких-то пустяках. Оживленно рассказывала о летней жаре, о том, как поет та или иная птица, о том, что принесет поесть в следующий раз. Рэй Линн сидела молча и делала все, что ей говорили. Ей не хотелось доставлять Корнелии лишние хлопоты.

На четвертое утро в доме Риддлов Рэй Линн впервые заговорила сама. Было приятно снова обрести настоящий голос.

– Ты чувствуешь этот запах? – спросила она Корнелию.

Даже она сама слышала, как мягко звучит ее голос без странных грубоватых ноток, что были присущи Рэю Коббу.

Корнелия повернула голову и принюхалась. Тут же вытащила из-под кровати горшок и заглянула в него. Он был пуст.

– Я-то уж думала, забыла вылить. Нет там ничего.

– Я… не про то. Это… что-то другое. Здесь пахнет, как в…

На лице Корнелии читалось недоумение.

– Я чувствую только запах хот-догов, которые мы ели на завтрак. И к которым ты почти не притронулась.

Рэй Линн опустила глаза, чувствуя, как тепло приливает к щекам.

– Должно быть, это у меня тут. – Она показала на свою голову.

– Ну-ну, – проворковала Корнелия. – Не волнуйся. После всего, что ты пережила, чего же еще ждать? Удивляться нечему. Ты просто потерпи. Вот поправишься, и это все тоже пройдет.

Она вышла, а через несколько минут вернулась с двумя вазочками, в которых стояли бледно-желтые цветы, обрамленными блестящими зелеными листьями. Одну вазу Корнелия поставила у кровати, а другую – на подоконник. Окно было открыто, чтобы в комнату проникал легкий ветерок.

– Чувствуешь, как пахнет?

Рэй Линн чувствовала.

– Люблю, как жимолость цветет.

– И я тоже, – улыбнулась Корнелия.

Рэй Линн не сказала ей, что к сладкому аромату примешивается все тот же запах, совсем как наяву. Она сама не понимала, почему он так упорно преследует ее. В ящике осталось что-то от тех, кто побывал там до нее, – их тоска и боль, их неистовое желание жить. Рэй Линн понимала их, ведь это были и ее чувства тоже. Она наверняка тоже оставила там частичку себя. Не только кровь и пот, лившийся с нее ручьями; не только осязаемые физически следы. Какая-то часть отделилась от нее и осталась там даже после того, как Рэй Линн вытащил оттуда ее спаситель, Дэл Риз. Это была ее кара за то, что она сделала.

На пятое утро Корнелия вошла в комнату с улыбкой, готовая к дневным трудам, но в этот раз вместе с ней вошел он. Рэй Линн мгновенно натянула простыню до самого подбородка и уперлась взглядом в спинку кровати.

Риз сказал:

– Доброе утро.

Рэй Линн чувствовала себя неловко – в постели и вообще… Она лишь наклонила голову в знак приветствия, почти незаметно.

Он заявил:

– Мне тут пришла в голову одна идея. Тут дела на пару секунд.

И принялся за работу: стал сооружать из бечевки шнур. Привязал его к столбику кровати, стоя так близко, что Рэй Линн пришлось отклониться в сторону. Бросил моток бечевки за окно и вышел сам. Затем Рэй Линн увидела, как Риз, надев катушку на большой палец, идет к магазину, разматывая бечевку на ходу, и ставит катушку на окно на расстоянии футов в пятьдесят от дома. Рэй Линн подалась вперед, чтобы видеть, что он там делает. Несколько секунд – и Дэл уже был в магазине и стоял у окна. Он помахал рукой, и Рэй Линн поспешно откинулась назад. Она видела, как бечевка задергалась, слегка натянулась, и через минуту в комнату вошла улыбающаяся Корнелия.

– Он прицепил другой конец на крючок, а на него повесил колокольчик, – пояснила она. – Я сейчас пойду туда, а когда махну тебе из окна, ты тяни за свой конец.

– Ладно, – ответила Рэй Линн.

Когда Корнелия встала у окна и помахала рукой, в точности как только что Дэл Риз, Рэй Линн дотянулась до шнурка и тихонько дернула. В утренней тишине раздалось чуть слышное звонкое «динь-динь». Рэй Линн увидела, что Корнелия торопливо идет обратно через двор, а за ней сердито топает сапогами Отис. «Ой-ой-ой!» – подумала Рэй Линн.

Корнелия вбежала в комнату и сказала:

– Работает как часы.

Почти в ту же секунду в комнату вломился ее муж.

– Это еще на кой? – Он указал на бечевку, обмотанную вокруг столбика кровати.

– Это на случай, если я ей понадоблюсь, – сообщила Корнелия.

– Женщина! Ты в своем уме? Не хватало еще бегать на ее звонки