— Ясмина… — рычит почти бывший.

И смотрит на наши с Богданом сомкнутые руки. Лицо, которое я однажды считала совершенным, искажает отвратительная гримаса.

— Здравствуй, Арсен, — отвечаю ему.

И, о чудо! мой голос дрожит не слишком сильно. Османов кривится ещё больше.

— Вижу, ты даром времени не теряла, маленькая шлю…

Но Богдан мгновенно перебивает:

— Закрой пасть, ублюдок!

Османов дёргается. Шагает к нам, но дорогу преграждает охрана. И спокойный голос Грачевского:

— Имейте ввиду: тут камеры.

Османов снова ругается. Его поводит как бумагу на костре, и мне сладко наблюдать за этим!

— Что ж, не будем терять время, — кашляет Петр Владимирович. — Обозначу главное. Ясмина хочет развод. Она не имеет имущественных претензий, взамен от господина Османова требуется отказаться от прав на дочь.

— Ни за что! — рычит в ответ.

Вот ублюдок! Ляйсан же ему не нужна. Османов даже не спросил о дочери!

— Хм, в таком случае этот вопрос будет обжалован в судебном порядке. И к делу будет предоставлено вот это…

Один из юристов кладет перед Османовым плотную черную папку. Уверена, там нет ничего хорошего. Через несколько секунд мои подозрения подтверждаются. Османов хватает документы, открывает их и… впервые вижу, чтобы почти бывший бледнел, как полотно.

— Вы ничего не докажете, — шипит сквозь зубы.

Петр Владимирович молчит. И смотрит на присутствующих с видом удава — пока еще спокойного, но чертовски голодного.

Свекр перехватывает папку. Вчитавшись в текст, гневно раздувает ноздри, но больше ничем не выдает своего волнения.

— Мы согласны, — швыряет документы на стол.

И в этот раз Османов молчит! Сверлит меня огненным взглядом, играет желваками, кривится весь, но молчит.

От облегчения голова кругом. Сама двигаюсь ближе к Богдану, перехватываю его сильную теплую ладонь, чтобы не упасть. Османов видит это и, кажется, сейчас взорвется от ярости.

— Тогда прошу начать скорее, — объявляю уже увереннее. — Я хочу…

Но почти бывший перебивает меня бескомпромиссным:

— Только после того, как мы поговорим.

— Нет, — отсекает Богдан. — Ясмина будет разговаривать только в присутствии адвоката.

— Тогда нам придется встречаться очень часто. Я затяну процесс настолько, насколько смогу. И плевать на издержки!

— Сын! — строго осекает свекр.

А я чуть сжимаю пальцы, успокаивая своего викинга.

— Один разговор, Ясмина. Сейчас!

О да! Узнаю эти замашки. Какой же я была идиоткой, принимая подобные выверты за признак настоящего мужчины… И сейчас Османов закусил удила. Ему важно заставить меня подчиниться хотя бы в этом.

— Хорошо. Один разговор. Но рядом будет охрана.

Богдан пробует протестовать. Петр Владимирович по-прежнему спокоен. Мой отец и свекр одинаково щурятся. Думают, Османову удалось меня прогнуть? Зря.

Мне просто надо закрыть вопрос общения с Ляйсан. Еще раз убедиться, насколько Османов эгоистичное ничтожество, думающее только о себе. И никогда не жалеть о том, что моя дочь не будет общаться с биологическим отцом.

* * *

Арсен

Один Аллах знает, как я хочу придушить Ясмину. Сильнее только желание схватить в охапку и взять тут же у стены. Певать на свидетелей. До ломоты жажду снова заклеймить собой. Выбить из нее даже самое крохотное воспоминание о другом мужике, который, несомненно, уже успел завалить эту суку на лопатки. От одной мысли, что Ясмина раздвинула свои стройные ножки перед Мещеровым, меня трясет.

Но вместо наказания я вынужден сейчас стоять тут и пытаться выглядеть дружелюбно.

— Ясмина… — мой голос звучит ровно, даже мягко. — Прошу, давай не будем торопиться…

Жена едва заметно выгибает бровь.

— Ты только это хотел сказать?

А что, мл*ять, еще⁈ Будь моя воля, я бы начал разговор не с этого и не здесь. А дорогая женушка смотрела бы на меня не так высокомерно.

— Нет. Я хотел сказать, что… сожалею. И готов пойти на брачный контракт…

Кажется, Ясмина удивлена. Самую малость. Но ждал я совсем другого! Как минимум оживления. Крохотную искру симпатии и надежды, что ли. Хотя после случившегося заставить ее поверить… Ох, проклятье! Это почти невозможно. Но я должен попытаться! Как утопающий, хватаюсь за последнюю соломинку.

— … любые твои условия, — продолжаю, удерживая ее взгляд. — Абсолютно любые. Клянусь, мы начнем заново. Ты не пожалеешь…

Только выйди из этого особняка со мной, а не с этим долбанным переростком! Дай только время — придушу его. Мещеров горько пожалеет, что родился мужиком.

— … Вспомни, как нам было хорошо вместе. Наш медовый месяц и…

— Кстати, просто из любопытства, ты уже тогда мне рога наставлял?

Твою мать! Смотрю на Ясмину и понимаю, что ей абсолютно плевать. И даже дьявол не сумеет склонить ее на мою сторону. Вспышка злости, как глоток кислоты, выжигает до нутра. И с языка само срывается:

— А ты как думала? Всех горничных поимел.

Но и на этот выпад сучка остается равнодушна. Никаких язвительных замечаний — просто разворачивается и уходит!

— Ясмина! — бросаюсь за ней, но как из-под земли вырастает парочка амбалов.

— Вам не стоит делать резких движений.

— Да пошел ты! Ясмина!

А самого до нутра колотит. Не могу позволить ей уйти! Даже если Грачевский похерит наш бизнес! Она — моя, черт возьми! И только я имею право делать с ней, что захочу.

Рвусь через охрану, но меня быстро скручивают. Рядом возникает отец.

— Успокойся! Она того не стоит, — шипит, сверкая глазами. — Думай на перспективу…

На перспективу⁈

А в это время белобрысый ублюдок будет развлекаться с моей женой и заделает ей таких же ублюдочных детишек⁈ На хрен перспективы!

— … Иначе мы останемся вообще без всего, — понижает голос отец. — Грачевский слишком влиятелен.

И я это знаю! Каким-то образом он нарыл столько компромата, что хватит одного звонка, чтобы от нашего бизнеса не осталось камня на камне.

— Плевать на Грачевского. Мне нужна эта сука…

— Она у тебя будет. Потом.

И смотрит красноречиво. Стиснув зубы, медленно выдыхаю. Кто бы знал, чего мне стоит кивнуть в ответ! А потом вернуться и дать старт разводу. С отказом от отцовства, естественно. Хорошо хоть дочь, а не сын. Хрен бы я отдал наследника!

Подписание бумаг проходит фоном. Ясмина свалила почти сразу, даже не оглянулась. Вот и вся любовь! Зато Грачевский не спешит. Въедливый, как клещ, пьет кровь до последнего. И уже в дверях швыряет небрежное:

— Если с головы Ясмины, ее дочери или моих