— Один человек.

— Человек. — Индра дёрнула горлом. Видно было, что мысли у неё в голове носятся по кругу. Она, конечно, вспомнила тот день, когда я вернулся в замок и пахло от меня по-другому.

— Значит, ты всё-таки с кем-то виделся. Все эти годы я прожила в уверенности, что в наших лесах не осталось ни одного мужчины, ни одной женщины.

— Человек, который показал мне, как сделать лук, не из наших лесов. — Я положил на тетиву третью стрелу. — Он из других мест, из дальней деревни. Не все люди погибли в той битве. Ты понимаешь, что это значит?

Индра помотала головой.

— Это значит, что, когда я убью тебя, победа останется за человеком. — Я выстрелил — и даже близко не попал. Индра проводила стрелу взглядом и подползла ближе. В углах рта угадывалась улыбка.

— Правильно ли я понимаю, что ты мечтаешь о новой жизни? Когда ты убьёшь меня, ты отведёшь брата в деревню, которая где-то за лесами, вы славно заживёте там, и всё будет хорошо. Я права?

Я не ответил. Из логова доносилось испуганное сопение Иммера вперемежку со всхлипами. Он, конечно, прислушивался к тому, что происходило наверху. Прислушивался и ждал, гадая, чем всё закончится.

Да, в мыслях я уже проделал путь до деревни Але. И представлял себе, как мы живём там — я, он и Иммер. Новая жизнь, хорошая жизнь. Но мне не понравилось, что Индра словно читала мои мысли, словно видела меня насквозь.

Заметив моё замешательство, королева улыбнулась ещё шире и сочувственно заговорила:

— Сем, но ведь человек — тоже линдворм. Разве ты забыл?

Я положил на тетиву новую стрелу. Индра снова взялась за хитрословие, снова хочет смутить мой разум. Не выйдет! Я не дам ей заговорить меня! Я натянул тетиву, выстрелил — и снова промахнулся. Вид у Индры становился всё увереннее.

— С чего ты взял, что эта твоя деревня лучше закопчённого города? Известно ли тебе, что приходится сносить детям в этой деревне? Что ты знаешь о людях, которые усыновляют сирот? О порке? Ничего!

— Я знаю, что человек, который помог мне сделать лук, — хороший человек!

— Откуда ты знаешь, что он хороший?

— Знаю, потому что… потому что он добрый!

— А знаешь ли ты, что людям надоедает быть добрыми? Им надоедает быть добрыми с назойливыми юнцами, которые вечно выклянчивают у них внимание и заботу.

— Он сказал, что будет рад, если я к нему приду!

— А он говорил, что станет любить тебя? — спросила Индра.

Я молчал. Этого Але, конечно, не говорил.

Королева снова улыбнулась.

— Я так и думала. Знаешь, ничто во всём мире не сравнится с родным ребёнком. — Она положила руку на живот. — А ты, Сем, был и останешься сиротой, взятым из милости. Тем же провонявшим полиролью головастиком, что и прежде. И твой брат тоже. А тот человек… Он, может быть, и возьмёт вас под крыло, но вот увидишь: в конце концов любви в нём окажется не больше, чем у меня или Тюры. Что с вами будет, когда ему всё надоест? Когда он поймёт, что посадил себе на шею двух юнцов, которых надо кормить, одевать и обувать и от которых ему никакого проку? А я тебе скажу, что будет: вам придётся расплачиваться, Сем. Тяжким трудом. И в один прекрасный день… в один прекрасный день он, этот добрый человек, поймёт, что ему нужна палка.

— Да замолчи ты! — Мне были противны мысли, которые она пыталась внушить. Я их не хотел, но они всё равно залезали в мою голову. В отчаянии я выстрелил ещё раз и ещё, но только хуже промазал. И с каждым моим промахом вид у Индры становился всё злораднее.

— Давай же, — прошипела она, — продолжай стрелять как попало, пока не истратишь все стрелы. А когда стрел у тебя не останется, я тебя прикончу. Законы природы восторжествуют — и я наконец спокойно поужинаю.

Новая стрела с позорным треском вонзилась в землю. Я дрожащей рукой пошарил в колчане. Одна. Осталась всего одна стрела. Снизу, из глубины логова, доносился плач Иммера. Стояла тишина, ночное небо выгнулось бледно-серой чашей.

И тут Индра засмеялась. Запрокинув морду к ночному небу, она смеялась, смеялась — и во рту у неё были видны мелкие, загнутые назад зубы. Мрачный презрительный смех отдавался вдали.

— Я знаю, почему твои стрелы летят мимо. Ты не видишь смысла попадать. Так ведь? Какой смысл геройствовать в стране линдвормов?

Когда она это сказала, мне сначала стало очень грустно. Потому что я подумал — наверное, так и есть. Мир и правда устроен несправедливо, здесь сильные уничтожают слабых. И так будет всегда, тут она права.

Но я не только опечалился. Я разозлился. Разозлился, когда подумал про законы природы. Разозлился, когда подумал о том, что она, королева, задумала сделать с моим братом. От злости у меня внутри всё забурлило. Да, Але не говорил, что станет любить меня. Но он показал мне, как сделать лук, чтобы я мог постоять за себя. И лук нужен не только для этого. Я представил себе, что сказал бы Але о словах Индры. Если ни в чём нет смысла, если нет смысла сопротивляться… Але бы прищурился, сдержанно улыбнулся и сказал бы: если в мире и правда нет любви — может, есть смысл драться упорнее?

Я положил стрелу на тетиву — свою последнюю стрелу. Посмотрел на Индру — на всё, чем она была. Длинное тощее тело, бледная, словно восковая морда. Круглые карие глаза источают презрение.

— В том, чтобы убить тебя, всё-таки есть смысл, — сказал я и спустил тетиву.

Скажи мне, я — зло?

Моя стрела ударила Индре в грудь. Королева, дико вытаращив глаза, смотрела на древко, вошедшее в её плоть. Потом она посмотрела на меня — грустно, почти с укором — и, обессилевшая, осела на землю. Королева беспомощно разевала рот, пытаясь глотнуть воздуха. Я словно окаменел: просто смотрел на неё, на бледное змеиное тело, израненное, всё в крови. Меня затошнило, на лбу, под волосами, выступил холодный пот. Королева повернула голову, пытаясь взглянуть мне в глаза. Изо рта вырвалось сипение. Я понял, что она хочет что-то сказать, и заставил себя подойти ближе. Глаза Индры безжизненно блестели. Несколько мгновений она собиралась с силами, а потом произнесла:

— Скажи, Сем… Скажи мне, я — зло?

Я не ответил: не знал, что ответить. Я ненавидел Индру, но всё-таки мне было её жаль.

Индра проглотила комок. Губы у неё слиплись,