Каждый должен сам постичь, что правильно, а что нет, думал я. Но голод, например, может легко изменить твои убеждения. Флюгер вертится под ветром инстинктов. Так вода колышет стержни водного мха, когда в ручей падает камень и течение на миг меняется.

И всё-таки мне нравилось быть старшим братом — умным, правильным; и пусть Иммер остаётся младшим — непослушным, которого заботят только собственные «хочу». Мне нравилось, стреляя из лука, каждый день добывать нам еду, нравилось нести её к костру, свежевать и насаживать на вертел над огнём.

К тому времени, когда мы заметили дымки над деревней Але, я стал уже довольно удачливым охотником. Может, конечно, не таким ловким, как Але, но благодаря мне мы всё-таки не голодали в дороге. Мы ели белок и зайцев, а ещё разных птиц. Помню, как стоял там, у оврага, где текла река, вдоль которой мы шли три дня, помню, как я, опустив узел на землю, рассматривал дымки и думал: так вот где ты живёшь. Среди этих дымков есть и твой. Я так скучал, я представлял себе, как мы снова встретимся. Видел, как ты открываешь мне дверь и даёшь пристанище. Ты учил меня самостоятельной жизни. Так волк учит волчонка вонзать зубы в горло лани. Так лось учит лосёнка, с какого дерева объедать листья. Так медведь, разворошив муравейник на глазах своего детёныша, учит его поедать насекомых и яйца. Теми, кто учит своих детей, движет доброта. Но что, если ты мне теперь не нужен?

Да, именно так я и думал, стоя у оврага. Думал, не ошибка ли спускаться в деревню Але, стучаться в его дверь? Может, стоит продолжить путь, вместе с Иммером пройти по реке к новой цели? Так молодые звери, когда пробьёт их час, покидают своих родителей. Мне уже скоро двенадцать.

Но мне не хотелось идти дальше. Я, конечно, научился стрелять, но всё равно скучал. Я так ужасно скучал, мне так хотелось снова увидеть его — человека с тёмными глазами и приветливой улыбкой. К тому же он наверняка может ещё чему-нибудь меня научить. Вязать силки, например. Потому что вязать силки я, когда мы ходили за тетёрками, так и не приноровился. Когда я пытался вслед за Але вязать узлы, они у меня только запутывались.

«Пошли», — сказал я себе и закинул за спину лёгкий узел. Пусть Але выпадет возможность научить меня вязать силки.

— Ты идёшь?

Иммер нашёл поваленное дерево, пролез по нему до тонкой верхушки и теперь раскачивался на ней всем весом. Сначала он меня как будто не услышал. Всё качался и качался, очень сосредоточенно, а позади него бурлила белой пеной река, и над водой тянулся похожий на край горелой бумаги лес. Наконец Иммер сказал:

— Иду.

Он качнулся, ловко спрыгнул с дерева, и мы стали спускаться в долину.

Дом Але

На окраине деревни играли дети. Гонялись друг за другом, вопили и смеялись во весь голос. Ещё там была собака — такая же весёлая. Но, едва завидев нас с Иммером, она залаяла, и дети бросили игру. Мы подходили, а они смотрели на нас — три девочки и мальчик.

Мы остановились поодаль. Все молчали, даже собака больше не лаяла. Иммер спрятался за мою спину — он, конечно, оробел. Я тоже робел, но взял себя в руки и сказал:

— Добрый день.

И тут же пожалел, что сказал именно так. Вышло как-то по-взрослому и даже напыщенно. Надо было сказать «привет».

Но дети пробормотали в ответ «добрый день», и мне показалось, что они и вправду решили, что я взрослый, в хорошем смысле. Я заметил, что они, округлив глаза, поглядывают на мой лук, и приободрился. Поставил узел на землю и утёр потный лоб.

— Хороший сегодня день.

Дети не знали, что отвечать. Младшая девочка поднялась на носочки, чтобы получше разглядеть Иммера, и спросила:

— Это твой брат?

— Да, — сказал я, а Иммер, который всё ещё робел, зарычал, намекая, чтобы я ничего о нём не рассказывал.

Я обвёл взглядом домики, выстроившиеся вдоль дороги, и спросил:

— Здесь что, все дома красные?

— Да, — в один голос ответили дети.

В том, что домики оказались красными, вообще-то не было ничего удивительного. В городе, где я жил, каждый второй дом был красным, кроме, конечно, каменных домов, которые не выкрасишь, и мертвецкой при лазарете — она была белая. Но табачная лавка была красной, и дом шляпника был красным, и домишко лошадиного барышника тоже. А ещё красной была нейзильберовая мастерская. В городе, где я жил, стояли сотни красных домов, но я всё-таки ужасно обрадовался, когда понял, что стены у домов в этой деревне того же тёмного, бархатистого красного цвета, а не коричневого, зелёного или жёлтого.

Я снова закинул узел за спину и спросил:

— Вы не знаете, где живёт Але?

Ребята энергично закивали — да, они знают, где живёт Але. В конце концов старшая девочка велела остальным замолчать, встала, расставив ноги, вытянула длинную тонкую руку и стала показывать:

— Он далековато живёт. Пойдёте по дороге и свернёте направо, только вам не первый поворот, иначе вы придёте к мельнице, вам второй поворот нужен. Там сначала пройдёте мимо трёх домов, которые стоят в ряд, а в последнем живёт Фенья.

Она кивнула средней девочке — видимо, её и звали Фенья. Средняя девочка так обрадовалась, что про неё сказали, что щёки у неё покраснели, как яблоки. Старшая девочка перевела дух и продолжила:

— Да, а потом идите, пока не увидите дом, где в саду растёт много-много шиповника, а на крыльце обычно сидит кот. Хотя иногда его там не бывает.

— Большое спасибо. — Я обернулся через плечо и добавил, уже тише: — Скажи «спасибо».

Но Иммер, конечно, ничего такого говорить не стал, и мы не торопясь пошли по деревенской улице. Иммер держался у меня за спиной, вцепившись в рубашку. Только когда мы отошли довольно далеко, он решился обернуться и посмотреть на детей, которые уже снова вовсю играли. Младшая девочка остановилась и помахала ему, и тогда Иммер набрался храбрости и помахал в ответ. Он так обрадовался, что пустился вприпрыжку.

— Хорошие они.

— Угу, — буркнул я.

Иммер скакал дальше, болтая обо всём на свете, но я в ответ только угукал, и Иммер спросил, почему я всё молчу.

— Да так просто, — сказал я, но это, конечно, была неправда.

На лбу, под волосами, проступил холодный пот, живот скрутило. Приближалась минута, о которой я думал столько