еще представляли из себя, по сути, локальные записи. Даже те из них, что представляли наибольший интерес для христианского мира, например биографии пап, известные как «Папская книга» (Liber pontificalis), на протяжении многих веков оставались хрониками сугубо местных событий – анналами римского епископства.

Если все это было справедливо для центра римского христианского мира, то неудивительно, что в самых ранних «Деяниях аббатов или епископов» (Gesta abbatum vel pontificum) мы не обнаружим ни персонального подхода, ни общеевропейского масштаба. В XII веке такие записи становятся более обширными и часто более биографическими. Многие новые виды таких записей обязаны своим появлением именно этой эпохе. В Риме кардинал Бозон возродил угасавшую традицию «Папской книги», переработав ранние жизнеописания и более полные биографии понтификов своего времени, особенно после своего появления в Папской курии в 1149 году. Главная заслуга Бозона – полнота охвата: он свободно пользуется папскими архивами, и его «Жизнь Александра III», хотя и осталась незаконченной, является самой длинной во всей серии жизнеописаний. Но в результате снова получились скорее анналы, чем биография. По большей части такие сочинения и были городскими анналами. Так, жизнеописание папы Адриана IV (1154–1159), единственного английского папы, вписывается в общепринятую схему и несопоставимо с тем замечательным очерком, который другой англичанин, Иоанн Солсберийский, посвятил четырем предшествующим годам его жизни (1148–1152) в своей «Истории пап» (Historia pontificalis). Что касается отношений папы с Фридрихом Барбароссой и Вильгельмом Сицилийским, то больше нам расскажут, скорее, Оттон Фрейзингенский и Ромуальд, хотя Бозон и придает большое значение эпизоду с держанием папского стремени[161]. Даже панегирик папе скопирован из биографий VII и VIII веков, где все папы непременно самые добрые, самые красноречивые и т. д.:

Он правил четыре года, восемь месяцев, шесть дней. […] Человек в высшей степени добрый, мягкий и терпеливый, искусный в английском и латинском языках, мастер изысканного красноречия, выдающийся как в пении, так и в проповеди, не скоро гневающийся и быстро прощающий, веселый, щедрый и располагающий к себе всем своим характером. […] Он также установил очень полезный и удобный резервуар, вырытый в Латеране, где реставрировал многое из того, что со временем пришло в негодность. В четвертое воскресенье Великого поста он собственноручно освятил большой алтарь церкви Святых Космы и Дамиана над тем камнем, который в свое время освятил святой папа Григорий. [Он расширил владения Святого Петра множеством земель и построек и, вернув себе Орвието, стал первым папой, который там жил.] Он умер в Ананьи 1 сентября [1159 года], был доставлен в Рим и с почестями похоронен рядом с папой Евгением в соборе Святого Петра. Написано Бозоном, кардиналом-пресвитером церкви Святой Пуденцианы, который, будучи камерарием вышеупомянутого папы и дьяконом церкви Святых Космы и Дамиана, на протяжении всего его понтификата оставался с ним в постоянном и близком общении до самой его смерти[162].

Даже в биографии папская традиция оказалась слишком сильной для XII столетия, как и для всех последующих.

«Папская книга» нашла множество подражателей среди историков епископств, как это было в Равенне, Ле-Мане, Осере и Туле, но к XII веку они начинают более свободно выражать дух времени. Таким образом, древний цикл «Деяний епископов Ле-Мана» оказался в руках автора с классическим вкусом и слабостью к рифмованной прозе – еще одна примета времени. На месте хартий, обычно вставлявшихся в текст, появились фрагменты стихов. О поэте Хильдеберте Лаварденском мы читаем, что утонченность его песен была столь широко известна, что даже красноречия Цицерона не хватило бы, чтобы оценить ее по достоинству. «Деяния епископов Камбре», одно из лучших сочинений этого жанра в XI веке, получили стихотворное продолжение, хотя и не в классическом стиле. Широко известные в XII веке «Деяния епископов Трира» демонстрируют большой интерес к стародавним временам. Это выражается не только в свободном использовании «Записок о Галльской войне» Цезаря, но и в попытке приписать этому прославленному городу доримское происхождение, которым он обязан некоему Требету, сыну Нина (ок. 2000 года до н. э.), чьи потомки воспевались в латинских эпитафиях и якобы стали творцами римских памятников в Трире, например сохранившихся ворот Порта Нигра. Подобные легенды происхождения городов характерны не только для Средневековья, но и для итальянского Ренессанса.

Уильям Мальмсберийский в своих «Деяниях английских епископов» (Gesta pontificum Anglorum), доведенных до его собственного времени (1125), решил обратиться к более широкой и также достойной, скорее, более позднего времени теме – истории английского епископства и монастырей. Общий шаблон, как и идея, заимствованы, конечно, у Беды Достопочтенного, что тем не менее никак не обедняет автора, который предлагает множество собственных наблюдений, более полно представленных в его отдельной истории Гластонберийского аббатства. «Деяния епископов» совпадают с «Деяниями королей», которые тоже вдохновлены Бедой, но, получив затем продолжение, стали ценнейшим источником об эпохе автора. Уильям занимает достойное место в английском историописании как

первый после Беды, кто попытался детализировать даты и события и придать им систематическую, причинно-следственную связь, которая дает им право именоваться историей. Он, безусловно, стремился к мастерству историка, и в некоторой степени ему удалось проследить развитие институтов, результаты принятия политических мер и тенденции, вызванные значимыми событиями. Он гордился, и не без оснований, своим мастерством в определении характера событий и старался, как ему подсказывал не в меньшей степени, чем чувство исторической справедливости, инстинкт самосохранения, быть честным и беспристрастным с точки зрения династических партий. Он пользовался привилегией своей смешанной крови, чтобы занять нейтральную позицию в соперничестве нормандцев и англичан. Он был человеком большой начитанности, безграничного усердия, передовой учености и автором глубоких исследований во многих областях знания. Если результат получался несоразмерным этому, то он был по крайней мере ближе к историческому идеалу, чем все то, что было написано до него[163].

Провести грань между церковной и светской биографиями довольно сложно, поскольку великие клирики в то же время были и феодалами, а биографии светских сеньоров в основном писались клириками или капелланами. Достойным упоминания исключением является текст 1096 года, носящий имя своего автора, Фулька IV Ле Решена и рассказывающий об одном из графов Анжуйских. Повествуя об одном из великих феодальных семейств Франции, этот фрагмент пропитан духом феодальной эпохи, нигде так ярко не выраженным, как в следующей истории жизни графа Жоффруа II Мартела:

Мой дядя Жоффруа стал рыцарем при жизни своего отца и начал свое рыцарство двумя войнами – против соседей из Пуатье, графа которых он захватил в плен в Монконтуре, а в другой раз – против графства Мэн, графа которого, по имени Герберт Бэкон, он