в соседнем аббатстве Святого Медарда в Суассоне есть зуб Господа нашего, не означает ли это, что он воскрес не полностью и учение о воскресении тем самым утрачивает силу? Подобные аргументы позже использовал другой критик из Пикардии, некто Жан Кальвин. Гвиберт осуждает сбор денег с помощью выноса чудотворных реликвий сомнительного характера, как было во время последних процессий по восстановлению кафедрального собора в Лане.

Сочинение Гвиберта интересует нас прежде всего как выражение духа исторической критики. Этот дух никогда не покидал Средневековье, как это часто полагают, поскольку текстологические и хронологические вопросы неизбежно возникали и историкам приходилось так или иначе сталкиваться с проблемой противоречивых утверждений. В таких вопросах XII век демонстрирует некоторый прогресс, что хорошо заметно на примере такого автора, как Оттон Фрейзингенский. В начале века Мариан Скот и другие критиковали современную им хронологию. В 1198 году Иннокентий III установил четкие критерии проверки спорных папских документов. А Гвиберт с изрядной долей здравого смысла оценивал то, что можно назвать археологическими материалами, и это свидетельствует о критическом отношении, предвещающем анализ Петраркой австрийских привилегий[157] и атаку Лоренцо Валлы на «Константинов дар».

Анналы XII века ничем существенным не отличались от того, что писали ранее. Засуха и наводнение, чума, мор и голод, затмения и кометы, смерть и введение в должность аббатов и епископов все еще составляли бо́льшую часть их содержания. По мере роста числа путешествий и, соответственно, новостей из внешнего мира анналы становились все более содержательными и разнообразными. Так, например, некоторые подобные сочинения, изданные в Англии в Rolls Series как «Монастырские анналы» (Annales monastici)[158], уже предвещают их первостепенное положение в XIII веке в качестве основного источника обо всех событиях на острове. А записи, сделанные в Сент-Олбанском аббатстве, позволили Матвею Парижскому в XIII веке создать свою «Великую хронику». Растущий интерес к анналам в некоторых городах, особенно в Италии, способствовал тому, что они становились отражением все более интенсивной жизни торговых и промышленных республик, и такие записи зачастую перерастали в городские хроники последующих эпох. В этом отношении Юг все еще занимает лидирующие позиции в XII веке. «Хроники немецких городов» (Chroniken der deutschen Städte) и аналогичные записи в Англии и Нидерландах относятся уже к позднему Средневековью. В целом, с течением XII века история становилась все менее локальной, отчасти из-за установления новых связей, отчасти из-за возрастающего значения судов и централизованных монархий. Хорошим примером может служить аббатство Сен-Дени с древней усыпальницей французских королей, которое к XIII веку стало своего рода официальным центром французского историописания, будь то королевские биографии или национальные анналы.

Всеобщая хроника – яркая особенность историописания XII века. Во Франции предшествующего периода она полностью исчезла из местных записей, а в Германии, сохранив свой общий характер на страницах Мариана Скота и Сигеберта из Жамблу, стала довольно скудной и сухой. Затем усилиями Роберта де Ториньи и Ордерика Виталия во Франции и Ромуальда Салернского в Италии хронику ожидало возрождение, в то время как трудами Оттона Фрейзингенского немецкая историография Средних веков достигла своей высшей точки.

Живучесть древней всеобщей истории прослеживается в одном из лучших сочинений XII века, написанном Робертом де Ториньи, аббатом Мон-Сен-Мишеля, которое он называет «Дополнением к Сигеберту» (Appendix to Sigebert), «предпочитая его современным хронистам». Начатая в Ле-Беке, где Роберт стал монахом, эта хроника была продолжена в Мон-Сен-Мишеле с момента его появления здесь в качестве аббата в 1154 году и до смерти в 1186-м. Немногие места так подходят для монашеского уединения и религиозной медитации, как эта отдаленная скала, отрезанная от материка приливом и зыбучими песками, взирающая мимо грозовых бретонских мысов на бескрайний океан, где солнце земной жизни клонится к своему закату. Можно было бы предположить, что ни в каком другом месте хроника не могла бы быть более локальной и более обращенной к невидимому миру, подальше от ничтожных людских дел. На самом же деле преданность аббата Роберта делам монастыря, его церкви, библиотеке, мощам и реликвариям его святых волей-неволей вывела его во внешний мир, туда, где находились владения аббатства, – в Нормандию, Англию, Мэн, Бретань и на Нормандские острова, ко дворам королей и прелатов. Короли, как и паломники из-за моря, тоже в свое время посещали Гору, и все они приносили зерно к исторической мельнице аббата. Таким образом, его хроника год за годом фиксировала события далеких Испании, Сицилии, Сирии, Англо-нормандского королевства. Там же можно обнаружить отголоски далекой интеллектуальной жизни, как, например, новый перевод Аристотеля, сделанный Яковом Венецианским в 1128 году, прибытие спустя двадцать лет после этого в Англию магистра Вакария, а вместе с ним и римского права, переводы с греческого судьи Бургундио Пизанского. И почти ничего – из мира горнего. Человек трезвомыслящий, без особого воображения, Роберт хорошо разбирался в хронологии, особенно в преемственности епископов и аббатов, в строительстве и освящении церквей. Все это он излагал кратко и трезво, на манер анналиста, окруженного знамениями природы и походами правителей. Роберт, однако, проводит четкое различие между своей хроникой и краткими анналами, которые продолжали создаваться на Горе. Под 1165 годом анналы сообщают только о вступлении в должность архиепископа Руанского Ротру, в то время как хроника повествует также о путешествии Генриха II и королевы, его беседе с Людовиком VII и переговорах с Фридрихом Барбароссой, о рождении Филиппа Августа и будущей королевы Сицилии, о путешествии папы Александра III на Сицилию, о смене епископов в Байе и Шартре и аббатов в Сен-Вандриле и Мармутье, о смерти короля Шотландии, ударе молнии на Горе и – самое длинное изо всех описаний событий – о реликварии из золота и серебра, который аббат сделал для костей святого Лаврентия, привезенных из Италии его предшественником более века назад. Преемственность с Сигебертом проявляется в обозначении этого года как тринадцатого года правления Фридриха Римского, двадцать восьмого года Людовика Французского и одиннадцатого года Генриха Английского.

Точно так же на первый взгляд кажется локальной «Церковная история» другого нормандского монаха XII века – Ордерика Виталия из аббатства Сен-Эвруль. Ордерик так и не стал аббатом, но всю свою жизнь провел в монастыре, редко выбираясь во внешний мир. Многое из написанного им, конечно, касается монастыря и его окрестностей, особенно войны соседних баронов. Но автор использовал и другие, собранные за долгую жизнь устные и письменные источники. Так что он мог с достаточно широким размахом описывать события от начала христианской эры, в том числе происходившие на Сицилии, Востоке, в Нормандии и его родной Англии. Он создавал главный исторический труд этого столетия во Франции,