Старикан опомнился. Шедевры шедеврами, но соображалка работала — понимал, кто банкует.

— Извините, Эдуард Максимович, — с язвой сказал он. — Я имел в виду — распродавать копии, которые гораздо лучше оригиналов. Вы прекрасно их делаете, Эдуард Максимович, просто изумительно. Но копию с «Морозовой» я делать не позволю! Тем более, отдавать ее на вашу реставрацию!

Впрочем, в голосе старикана явно убывал расплавленный металл. Чтобы совсем привести в разум старого пройдоху, Эдик решил не отвечать, и тот действительно остыл вскоре. Или валерьянка, заглоченная в кабинетных переживаниях, наконец подействовала. Глаза у старикана красные, Эдик присмотрелся. Он что, плакал у себя в кабинете валериановыми слезами? Если так, с этим старым советским пеньком следует быть поосторожней. Возможно, он понимает происходящее более глубоко. Может, даже суть понимает, ту, последнюю, как понимает ее сам Эдик. Эдик верил людям. Ну точно, понял, гад. Хотя бы почувствовал. На интуиции. Потому и взбесился, всегда вроде тихий.

В принципе, в Третьяковке не имелось картины, равной по силе воздействия «Боярыне Морозовой». Разве только что «Демон» Врубеля, однако он несколько абстрактен. Он, так сказать, работа общемирового значения. Он вдарит по мозгам и зулусу, и индусу, и японцу, и американцу. Вдарит через гляделки прямо по душе. «Боярыня» тоже бьет, но она, поганка, бьет гораздо сильнее только россиян. Поиграв с «Демоном» в гляделки, человек завиноватится отчего-то, ощутит себя малость червем, но и разъярится малость, ровно настолько, насколько в нем божественного, от демона. Даже вдохновиться может, на свои какие-то подвиги, силы новые в себе ощутить — если совсем уж крутой. И тут без разницы, японец это или русский. Хотя в свое время, когда «Демона» только что выставили, в болтологических кругах русской интеллигенции и тому подобном существовала стойкая убежденность, что Врубель уловил и изобразил Дух России. Тот, что зовет и ведет, и тот, что и внутри России. Иные так и называли картину «Душа России». Впрочем, другие оценивали Демона по-другому, картины — вещь субъективная, каждый вправе оценивать по-своему. Душа не душа, но картина явно более универсального воздействия, чем «Боярыня Морозова». Это уже для россиян. Она и изображена так, что зритель чувствует себя частью толпы, что остается следом за санями, где Морозова в черной монашеской одежке призывает всех…к чему? К стойкости? К твердости в своей вере? К восстанию? Вот и стоит зритель среди зевак и снега, что на картине, такой же зевака. Кто-то из окружающих его на картине придурков смеется, кто-то жалеет, кто-то просто боится невесть чего…но не верит ей никто. Кроме нищего, может быть, в самом углу. В общем-то, стоят, раскрыв рты, некоторые — в человеческом смысле — недоразумения, едва ни мыслящие растения…включая и зрителя, по большей части. Одна боярыня человек. В ее взгляде сияет вера. Понятно, что в Бога, или там — в одно из толкований Бога — не это главное. Раз в Бога верит, значит, и в человека, и в себя — как в человека. В конечном счете, она верит людям. Как вот Эдик. Вся толпа кругом верит самое большее в своих родственников, и то с оглядкой и условиями. Никто ни во что не верит, и хаотичная толпа только изображает всю бессмысленность их жизни. Растения, если разобраться — и то верят, хоть в Солнце, раз поворачивают головы в его сторону еще в темноте. А эти…так, недоразумение…и Морозова им верит, блин! Вот что удивительно. И зрителю верит, тоже обалдую наверняка порядочному. Потому что зритель, даже обалдуй, чувствует, как ее взгляд призывает его проснуться, хотя бы. Проснуться от многовековой спячки безверия, зовет каждого россиянина. Этот негодяй Репин сумел разжечь в ее огромных глазах истинно русский Дух, который яснее всего виден в непокорстве, потому так власти и искореняли всякое непокорство вместе со всяким Духом.

Из школьной истории Эдик помнил, что был-жил такой Никон, церковник, или раскольник, что-то в этом роде, который поцапался с тогдашними архиереями по вопросам веры. Вопросы веры касаются властей, ясно же, и они выбирают всегда того из спорщиков, кто им. Властям, своей верой сильнее в задницу дует. Тогда Петр правил, он выбрал не Никона, и пошли всякие репрессии и гонения. Боярыня Морозова — из сторонников Никона, замели и ее, везут вот куда-то, то ли в монастырь, то ли под лед в речку запихивать. Тогда солдатики петровские с людьми не церемонились, да и сторонники Никона на простой начальственный окрик даже не оборачивались. Крутые были ребята, отбивались от властей и митрополитов до последнего, а когда патроны кончились, сжигали себя заживо в своих церквушках. Клали, короче, и на церковь, и на царя Петра, клали, и с прибором. Вера — сильное дело. Людей приходилось и топить, и стрелять, и вешать солдатикам петровским…власти порядок нужен, любой ценой. И как это репин сумел ухватить своей кисточкой тот огонь Веры? Да, талант. Эдик был уверен, да нет, знал, что его копия, даже сверхтщательная, не полыхнет, не осветит уже этим огнем. Тот самый случай, когда подделку настроенному человеку видно с первого взгляда. И директор Третьяковки это знает, волк такой. Потому и взъелся, мухомор. За Россию стало обидно. Хватанул от Морозовского духа, усилил его валерьянкой — и взбеленился.

Эдик задумался. А нужна ли теперь Морозова России? Эдик чувствовал фальшивку. Он видел истину. А она как раз в том, что и происходит. В Третьяковке должен висеть «шедевр» его, Эдика, работы. Пусть Морозова арабов вдохновляет, против Израиля, раз они готовы заплатить за нее 64 миллиона долларов, и раз любой Эдик может ее им продать. Террористы к ней, как к иконе, будут прикладываться. Перед тем, как со своими бомбами и верой выходить к людям. Хватит русских бомбистов вдохновлять, Морозова, против демократически выбранного царя и отечества. Поздно. Россиянам больше нечего сказать — даже бомбами. Неужели поздно? Неужели и впрямь — Россия умирает? Эта мысль, изгнанная Эдиком из головы на кургане на юге, вновь прилетела невесть откуда и уже не уходила из этой головы, как Эдик ее не прогонял. Может она истинна? А что? Россия — это нефтяной карман Запада. Кормят, что еще надо? Ядерный зонтик, оставшийся от сверхдержавы Советов, позволит помереть ей без болезненных судорог…и Россия неторопливо, незаметно и медленно…преобразится в красивую высохшую мумию.

Препираясь с последним защитником Морозовой. Уже вяло и просто для его же пользы, Эдик все пытался понять — где же истина? Что он делает?

Одной своей стороной он делает, что и все — украшает и создает оболочку этой мумии, ее фасад, и он гордится своей работой. Он же разумный человек и старается делать то, что принесет ему наибольшие деньги без ощутимых противоречий с законом. Так делают все россияне. Это естественный процесс. Россия — это люди, а они разбегаются и вымирают. Падает рождаемость, растет смертность, население сокращается на один миллион человек в год. Нищают нищие, а богатые богатеют, а потом неизбежно сдергивают с деньгами за границу. Любая личность, едва осознает в звонкой монете, что она личность, уезжает на Запад. В московских университетах открыты офисы для вербовки выпускников для работы за границей, а учеба в московских ВУЗах рассматривается всеми студентами как трамплин на запад.

России никогда не были нужны личности, но то, что они и сейчас не нужны, когда полная свобода…просто они не хотят умирать. Как личности, вместе со страной. Они тоже чувствуют процесс, как его чувствует Эдик. Тут нет будущего. Личность — это прежде всего вера других, но люди у нас не верят людям. Они предпочитают умирать вместе со страной. Это очевидно. Неужели этот старикан не понимает, что от его желания ничего не зависит? Просто он не хочет с этим согласиться…хотя реальность прямо кричит об этом. То, что любой олигарх, оседлав скважину, продает нефть, как свою собственную, разве не кричит об этом? То, что любой Эдик, честный, работящий, с организаторскими способностями, то есть, хоть немного верящий людям, вынужден выкачивать из страны на запад сталь, лес, рыбу, своих женщин, труд людей в виде денег — разве не кричит об этом?