Васкес затравленно смотрел на Эвана.

– Я думал, что вы мне поможете.

– Помогу. Если поверю вам, – ответил Эван.

– Поверите мне?

Эван встал у окна и выглянул в щель в оконной раме, осматривая улицу. Дома здесь жались к склону холма, и Эвану открывался отличный вид на ведущую вверх дорогу. Снаружи пахло травой.

– Расскажите мне свою историю, – сказал Эван. – Сделайте так, чтобы я поверил вам.

Васкес выпрямился на диване. На его футболке проступил пот.

– Пожалуйста, не могли бы вы развязать мне руки?

Эван разрезал пластиковые наручники и вернулся на свой наблюдательный пост у окна.

– Где Морена вас нашла?

– Я был на встрече. Для алкоголиков.

– Аа?

– Да. Я поехал в Лас-Вегас, чтобы привести mi hermana стиральную машину. Я не мог в тот вечер пропустить встречу. Морена… она была там.

– Почему она там была?

– Она сказала, что пошла на встречу, чтобы найти кого-то вроде меня. Кого-то, кому нужна помощь. Кого-то, кто вот-вот соскользнет.

Эвану пришлось признать, что было вполне логично искать там людей, оказавшихся на грани. Но все же он не мог избавиться от недоверия в голосе.

– И вы заговорили о своих проблемах перед всей группой?

– Нет. Но я хотел напиться. А Морена, наверное, поняла, в каком я состоянии. – Капельки пота блестели у Васкеса на лбу. – Я всегда хочу напиться, когда чувствую, насколько я… бесполезен. Насколько бессилен.

– Почему вы чувствуете себя бессильным?

– Сами можете видеть, что я небогат. – Мемо кивнул, указывая подбородком на обстановку дома. – Но я честный человек. Остались только я и Иза. Девочка с фотографии. Ее мать умерла, рожая ее. Я привез Изу сюда, надеясь на лучшую жизнь. В Мексике ей тяжело из-за ее… состояния. Я шью футболки «Лос-Анджелес Доджерс» и продаю их на парковке перед игрой. Арендую небольшую мастерскую в текстильном el distrito[11]. Однажды ночью ко мне пришли плохие люди. У них были… как это называется? Да, пакеты. La cocaina[12]. Они сказали, за ними гонится la policía[13]. Им нужно спрятать пакеты у меня в мастерской. У них были пистолеты и нож, вот такой. – Он пальцами показал длину лезвия. – El jefe[14]приставил нож к лицу моей Изы. Если я кому-то сообщу об этом, сказал он, они заберут ее. Он не сказал, за что. Просто заберут. – Глаза Васкеса заблестели, дыхание участилось. – Я не знал, что делать. Если я откажусь, они заберут мою Изу. Если я убегу, они обещали, что найдут меня. Если я пойду в la policía, меня депортируют. Так что я ответил… Я ответил: «Хорошо. Я это сделаю».

Эван прислушивался не только к словам Васкеса, но и к его тону. Выдуманные истории часто звучат слишком гладко, их рассказывают без колебаний. Васкес рассказывал вполне правдоподобно, запинаясь и не заканчивая предложений. Не похоже было и на то, что он тянул время, давая сообщникам возможность приблизиться.

– Сколько там было человек? – спросил Эван.

– Три.

– А el jefe – босс. Где он стоял? Справа или слева от вас?

– Слева.

– А Иза? Тоже слева?

– Да. Он стоял рядом с ней.

– Как выглядел человек рядом с боссом?

– Большой. С большими мускулами. Как боксер.

– А четвертый? Как он выглядел?

– Не было четвертого. Всего трое.

– Третий?

– Тоже большой. Высокий. Но худой.

– Худой как босс?

– El jefe не худой. У него мышцы, как узлы.

– И он стоял справа от вас…

– Слева. Он был прямо тут. Тут. С моей Изой. – Мемо взялся за ворот футболки и вытер ею лоб. – Вы пытаетесь меня запутать. Вы не верите мне. Вы не верите мне.

– Я этого не сказал, – ответил Эван.

Мемо смотрел на него, сидя на диване, но не сделал ни одного движения, чтобы встать. Эвану пришло в голову, что мексиканец решил, будто ему нельзя двигаться. Эвана это устраивало.

– Что случилось потом? – спросил он.

– Когда той ночью они ушли, я закрывал дверь и видел, как la policía входит в каждый дом в el distrito. Они были близко. Я взял пакеты, выбросил их в мусорный бак у задней двери и побежал. Я побежал вместе со своей Изой. Я спрятался и ждал, пока la policía уйдет. Потом я вернулся. Но когда я вернулся… – У Васкеса перехватило дыхание. – Пакеты, их там не было. Их там не было!

Где-то дальше по улице заиграла музыка из фургона с мороженым, и Эван услышал хор детских голосов, на двух языках выкрикивающих свои заказы.

Васкес тяжело дышал, едва сдерживая слезы.

– Следующей ночью эти люди снова пришли. Я объяснил el jefe, что случилось. Он сказал, это моя вина. Что я должен ему его деньги. Пять тысяч долларов. – Васкес опустил голову и медленно покачал ею. С кончиков его волос, не падая, свисали капли пота. – Я не видел таких денег никогда в жизни. Они говорят, если я их скоро не принесу, они придут. Они придут за моей Изой.

– Зачем она им?

Наконец Мемо поднял голову. Его глаза вспыхнули.

– Они продадут ее на органы.

Он несколько раз натужно всхлипнул. Эван, стоявший у окна, почувствовал, как в нем поднимается знакомая ярость. Фургон с мороженым снова двигался, медленно спускаясь по склону холма к дому.

– Они сказали, что занимаются и этим тоже, – продолжил Мемо. – Сказали, что ее сердце никуда не годится, потому что она особенная девочка. И ее глаза – у нее катаракта. – Он обнажил зубы, будто рычал. – Но они продадут на черном рынке ее печень. Ее почки. Ее легкие. – Голос Мемо становился все громче. – Ее кости. Кожу. Вены. Сухожилия. – По его щекам покатились слезы. – Получат прибыль с ее тела.

– Где сейчас Иза?

– Она в своей школе, – выдавил из себя Мемо. – У них специальная программа.

Эван в последний раз окинул взглядом дорогу сквозь щель в окне. Затем он подошел к Гильермо и посмотрел ему в лицо. Эван верил этому человеку.

– У меня заканчивается время, – сказал Мемо. – Я не могу достать деньги, и, когда они это поймут, они заберут мою особенную девочку.

Эван присел на корточки и положил руки на колени Мемо.

– Я помогу вам, – произнес он.