была не более чем предположением. Однако, занявшись этой темой в 1978 году в качестве научного сотрудника медицинского центра Колорадского университета, Фридмен разработал обманчиво простой метод оценки сенсорной фильтрации, а следовательно, косвенно и оценки восприимчивости мозга к шизофрении. Фридмен понял, что, исследуя сенсорную фильтрацию путем изучения реакции подопытных на световые и звуковые раздражители, другие ученые упускали из виду важную часть процесса. Будучи нейрофизиологом, Фридмен разбирался в рефлексах и их своеобразных, иногда даже парадоксальных отношениях с головным мозгом. Он знал, что помимо одних нейронов, отдающих мышцам приказ двигаться, есть и другие, которые одновременно сдерживают сокращения тех же самых мышц. Например, чтобы человек мог ходить, центральной нервной системе нужны оба этих типа нейронов. Иначе все вокруг то и дело падали бы. Тогда Фридмен подумал: а почему бы не предположить, что и мышление устроено аналогичным образом?

Вдруг проблема больных шизофренией не в том, что они неспособны реагировать на множество раздражителей, а в том, что они не могут не реагировать на них? Что, если их мозг не перегружен, а не в состоянии сдерживаться и вынужден принимать в расчет все вокруг, ежесекундно и ежедневно?

В 1979 году в своей денверской лаборатории, расположенной в каком-то часе езды от дома Гэлвинов на Хидден-Вэлли, Фридмен разработал безболезненный для пациентов метод измерения сдерживания: на коже головы испытуемого размещался небольшой электрод, улавливающий волновую электрическую активность мозга. Более сильные волны означали, что мозг проделывает большую работу по обработке информации, слабые – что он занят не так сильно. В своих экспериментах Фридмен измерял реакции пациентов на один и тот же звук щелчка, который воспроизводился дважды с кратким интервалом примерно в полсекунды.

Любой так называемый «нормальный», то есть без признаков шизофрении, мозг показывал сильную волну при реакции на первый щелчок и более слабую – на второй. Мозг здорового человека учится на том, что постигает. Ему не нужно начинать все сначала, когда он сталкивается с одним и тем же дважды. А у шизофреников так не получается. На тестировании в лаборатории Фридмена их мозг раз за разом реагировал волнами одинакового размера на оба щелчка. Казалось, что больные слышат второй щелчок впервые, хотя долей секунды ранее раздавался точно такой же звук.

Тест с двойным щелчком не являлся способом диагностики шизофрении как таковой. Главная его задача – оценить сенсорную фильтрацию, то есть один из возможных аспектов шизофрении. Результаты теста оказались особенно интересны тем, что недостаточная сенсорная фильтрация может быть наследсвенной, и, таким образом, есть шанс отслеживать ее от поколения к поколению. Фридмену казалось, что он находится на пороге серьезного прорыва не только в понимании, но и в лечении шизофрении. Он хотел выявить генетическое нарушение, которым обусловлена неправильная реакция на двойной щелчок. Если это получится и у людей с подобным результатом теста будет точно диагностирована шизофрения, то он докажет существование связанного с болезнью гена и таким образом откроет путь к генетической коррекции шизофрении.

Мечтали об этом многие, но сделать не удавалось никому. Для других заболеваний подобный подход стал довольно обычным делом. Так, при диабете могут иметь значение десять-двадцать различных генов, однако первое поколение диабетических лекарственных средств было нацелено всего лишь на один из них.

Фридмен подумал: все, что нужно, – это выявить один ген. И в его поисках будет полезна большая группа родственников с необычно высокой частотой заболеваемости шизофренией. Он не имел ни малейшего представления, где найти таких родственников, но где-то они точно существовали. И даже ближе, чем он думал.

Глава 25

Дон

Мими

Дональд

Джим

Джон

Брайан

Майкл

Ричард

Джо

Марк

Мэтт

Питер

Маргарет

Линдси

Обе сестры Гэлвин были ясноглазыми луноликими красавицами с длинными темными волосами и ямочками на щеках. В возрасте двадцати с небольшим они даже немного подрабатывали фотомоделями для рекламных листовок и туристических журналов: Линдси позировала на лыжах на гребне горного склона в фиолетовой парке и с развевающимися волосами. У обеих имелось предостаточно бойфрендов. Заодно и наркотиков (по большей части травки), хотя особого удовольствия ни одна ни другая от них не получали. В основном, наркотики помогали им скрыться от прошлого и заполнить его чем-то другим.

В детском возрасте сестры не испытывали какой-то особенной привязанности друг к другу. До отъезда из родительского дома Маргарет была слишком сильно озабочена поисками какого-то иного жизненного пути, чтобы заниматься своей младшей сестрой. Линдси, которую отъезд Маргарет потряс до глубины души, стала завидовать старшей сестре и злиться, что ту отпустили, а ее нет. Однако все переменилось после того, как обе сестры оказались вдали от улицы Хидден-Вэлли. «Я так люблю эту девочку, и она наверняка это знает. Мы – прекрасные сестры, и так чудесно, что мы настолько близки между собой», – написала Маргарет в своем дневнике в период учебы в колледже.

В свою очередь, Линдси написала Маргарет целую поэму, посвященную нынешней взаимной привязанности.

Она не бывает здесь ежедневно

Она стала частью меня

Она построила, раскрыла, нашла меня

Заглянула в мою душу, увидела меня

Стала частью меня

Она восходит на горы

Я иду следом

Она вдыхает, я выдыхаю

Сущее наполняет ее душу до краев

И переливается в мою

Она – часть гор, воздуха, деревьев и трав

Она – часть меня

О, мы

Она плачет, когда я смеюсь, и смеется, когда я плачу

Ее радость, моя печаль

Моя печаль, ее радость

Я чувствую ее боль, ее наслаждение отдается во мне

Быть двуедиными в двух разных местах одновременно

О, мы

Многие из родственников не торопились называть Мэри новым именем. А некоторые, например мать, вообще не стали этого делать. Но Линдси это устраивало. Новое имя было не для них. Оно предназначалось для новой жизни. Однако даже в своей новой ипостаси, приняв или стараясь принять другой образ, Линдси с самого начала выделялась в Хочкиссе. Она поступила в школу в девятый класс, а подавляющее большинство учеников приходили сюда в десятый, и уже одно это стало предметом для пересудов среди ребят. У человека, которого приняли во внеочередном порядке, наверняка что-то случилось. Может, ее выгнали из другой школы? Может родители развелись? Или произошли еще какие-то драматические события, о которых остается только гадать?

Линдси выделялась и другим: носила традиционную одежду ученицы частной школы – клетчатые юбки и строгие блузки. Она не знала, что в Хочкиссе девочки давно перешли на отвязный хипписткий гардероб.