– Значит, ты стал художником? – спрашиваю я. – А к чему такая таинственность? Ты от кого-то скрываешься?

– Ни от кого не скрываюсь, – белозубо улыбается Эрик, откидывая назад длинноватые для мужчины светлые волосы. – Просто так интереснее. Пусть мои картины говорят обо мне, а не моя личность. А ты, выходит, журналистка? Давно?

– Недавно, всего месяц назад устроилась.

– Кстати, как у тебя со временем? Найдётся минутка для старого знакомого? Или снова откажешься?

– А вот и не откажусь!

Арслан

Мы так долго гуляли по городу сегодня, что Гошка засыпает, едва коснувшись головой подушки. Стою у его постели, пытаясь представить себе такой же вечер год, два, пять лет спустя. Такой же, но другой. Вечер, когда мой сын будет здоров. Когда станет таким же, как любой другой мальчишка, которому не запрещены ни мороженое, ни карусели, ни подвижные игры и прогулки под летним дождём.

Невольно вспоминаю себя и Дамира в детстве. Мы были настоящими сорванцами. Не ценили дорогие вещи, которые покупал нам отец, за что и мне, и младшему брату частенько доставалось от родителя. Может быть, поэтому он и баловал больше Далию – свою маленькую принцессу. Единственную дочь.

Мысль о Далии заставляет меня поморщиться. С того вечера, когда она рассказала мне о своём мерзком поступке, я её не видел. Она не попадалась мне на глаза, я тоже больше не хотел с ней пересекаться. Отец, вопреки всему любя и жалея её, клятвенно умолял меня не мстить ей за то, что она сделала пять лет назад, и в конце концов я согласился. Далия достаточно себя наказала, а мне хотелось сосредоточиться на сыне и проводить с ним как можно больше время, пытаясь хотя бы частично наверстать всё, что я потерял за время нашей разлуки.

Что же касается медицинского центра, то они ответили за свою халатность. Отец об этом позаботился. Благодаря своим возможностям и связям он добился снятия с должности Дуремара и прекратил их спонсировать.

Постепенно всё это отодвигается на задний план, становясь прошлым. Мне же отныне хочется смотреть в будущее. В будущее нашего с Ясей сына и нас двоих. Потому что я не теряю надежды на то, что однажды мы с ней будем вместе. По-настоящему. И пусть пока она не готова ответить согласием на моё предложение, я буду рядом. Как друг, как отец её ребёнка, как тот, кто больше никогда её не обидит и не предаст.

Глядя на спящего Гошку, я молюсь про себя, хотя никогда не был особенно религиозным, такая уж у нас семья. Но сейчас мне хочется обратиться к кому-то, кто сильнее и больше меня. К кому-то, в чьих силах сделать так, чтобы операция прошла благополучно, и мой сын мог бы смеяться так же беззаботно, как любой здоровый мальчишка его лет. Чтобы выглядел румяным и здоровым. Чтобы на глазах Яси больше не было слёз, на которые мне невыносимо смотреть, потому что я не в силах сделать так, чтобы она не плакала украдкой, когда думает, что никто этого не видит.

– Пойдём, ужин готов, – негромко говорит Яся, неслышно появившись за моей спиной.

– Да, сейчас, – отвечаю я и разворачиваюсь к ней. Она кутается в великоватый ей махровый халат. Волосы мокрые после душа и завиваются трогательными колечками. Вот такая уютная и домашняя – без причёски, макияжа и вечернего платья – эта женщина нравится мне ещё больше. Хочется прикоснуться к ней, но от мысли, что она отдёрнется, что ей это будет неприятно, я останавливаю себя. Нужно дать ей время. Я готов ждать.

Ужин скромный, но очень вкусный. Вот только у самой Яси совершенно нет аппетита. При мысли о том, что уже завтра я останусь в этой квартире один, становится не по себе. Сегодня наш последний вечер, который мы можем провести вместе. Зато, когда сделают пересадку, и Гошку выпишут, всё изменится для нас всех. Главное – верить, что так и будет. Врач говорит, что при операциях по этой новой технологии риск отторжения очень мал, а показатели хорошие, так что есть все основания надеяться на лучшее.

Мы одной крови – я и мой сын. Он сильный, сильнее меня – в этом я уже убедился. Он справится. А я буду рядом, чтобы разделить его боль и страх. Что бы ни случилось, я больше никуда от него не уйду.

Всё это я говорю Ясе, сидя у окна в кухне, где за окном идёт августовский дождь – предвестник осеннего ливня. Может быть, мои слова недостаточно сильны, чтобы поддержать её в эту минуту, прогнать эту боль и тревогу в светлых глазах, но я больше не могу молчать. Она должна знать, что я чувствую. К ней. К ним обоим.

Яся шмыгает носом, и я, не сдержав порыва, накрываю её ладонь своей.

– Не плачь. Пожалуйста, поверь мне сейчас. Я всё сделаю для вас с Гошкой. Для тебя. Для того, чтобы наше прошлое, когда мы хотели быть одной семьёй, стало настоящим. И на этот раз я сумею нас защитить. Нас троих.

– Четверых, – говорит она так тихо, что в первое мгновение мне кажется, будто я ослышался. Да и смысл этого слова доходит до меня не сразу. Когда же я начинаю понимать, то поначалу могу лишь ошарашенно моргать.

– Неужели… – наконец, одними губами произношу я.

– Да, – кивает Яся. – В ту ночь ни ты, ни я об этом не подумали… И в результате…

Смотрю на её пока ещё совершенно плоский живот и чувствую, как меня заливает волнами счастья. Огромного, безграничного, как океан. Счастья во второй раз стать отцом ребёнка любимой. Особенной и единственной. Самой лучшей для меня.

Каким же я был дураком, что не искал её всё это время! Сколько же всего мы упустили за прошедшие годы! Я упустил. Но теперь… Теперь всё будет иначе.

Эльвира

Эрик широко улыбается, делая заказ. Официантка кокетничает с ним, после оценивающе поглядывает на меня. Я выгляжу не слишком гламурно, но мы и не в пафосном ресторане, а в кафе, куда ходят в основном студенты расположенного поблизости университета.

Здесь учился Дамир. Подумав об этом, я вздрагиваю. Почему мысли о нём не оставляют меня даже тогда, когда я сижу в кафе с другим молодым человеком? Весьма, надо сказать, симпатичным. Не только официантка – другие девушки тоже посматривают на него с интересом. Он же не сводит глаз с меня. Эрик действительно рад нашей встрече.

– А ты изменилась, – замечает он, постукивая по столу длинными гибкими пальцами. Рука художника. – В лучшую сторону.

– И как же ты это заметил? – спрашиваю в ответ. Мне в самом деле любопытно. Я ведь не сменила причёску, не похудела и не поправилась, разве что стиль одежды немного поменялся, но едва ли это настолько бросается в глаза.

– Ты стала другой… внутренне, – говорит Эрик. – Как-то смелее, что ли. Свободнее, раскованнее. Раньше ты как будто сидела в клетке, скованная какими-то границами, как её прутьями. А сейчас тебя словно на волю выпустили.

Растерянно смотрю на него, не зная, что ответить. Своими словами он попал точно в цель. Потому что я и правда ощущала себя птичкой в клетке, из которой не выбраться. Даже если физически находилась вдали от отца, всё равно изо дня в день ощущала его влияние. Давящее, душное.