половину своей жизни. Я путешествую налегке, но вся эта тягомотина с регистрацией и прохождением таможни до зубовного скрежета утомительна. После таможни опять нужно где-то сидеть и чего-то ждать, и это тоже сводит меня с ума. Я не увлекаюсь чтением романов, как бабуля, шопинг в дьюти-фри меня тоже не привлекает, и мне так осточертело сидеть в интернете, что телефон хочется разбить об стену.

В жизни стало слишком много приездов и отъездов. Я уже устал как собака, и, если честно, мне бы очень хотелось некоторое время побыть на одном месте.

Я изучаю стеллаж с британскими таблоидами в газетном киоске аэропорта и покупаю «Дейли мейл». Сижу, переворачивая страницы, вяло пробегаю глазами заголовки и потягиваю кофе с привкусом пластика. Скучно, депрессивно, не говоря уже о том, что я не могу ни на чем сосредоточиться. Промотать бы время вперед и сразу оказаться в доме Мориса Тиммина.

И тут мне в глаза бросается знакомая фамилия: «Маккриди». Мои глаза лезут на лоб. Заголовок гласит: «Маккриди и Сэддлбоу: любовная лодка разбилась?» Что там, черт возьми, происходит у бабули? Любовная лодка? Я в голос смеюсь. В их-то возрасте! Эти журналисты уже совсем берегов не видят. И все равно я жадно читаю статью, подгоняемый любопытством. Пишут, что бабуля вспылила прямо во время съемки и убежала с площадки. Очень грустно, если это, конечно, не выдумка. Видимо, ее пребывание на островах проходит не так безмятежно, как она себе представляла. В таком случае, все же, правильнее будет опустить из своего рассказа деталь о преступлении ее сына. Есть подозрение, что такого удара она не перенесет.

41

ПАТРИК

Онтарио

– Да, мы были близкими друзьями.

Морис Тиммин ниже ростом, чем я представлял. Его лицо покрыто морщинами, и кожа под каждой морщинкой обвисает, как будто всегда была ему велика на пару размеров. Его веки нависают над бледными водянистыми глазами, а подбородок зарос редкой серой щетиной. Ему уже тяжело держать спину прямо. Когда он провожает меня в гостиную своего бунгало, я замечаю, что он постоянно сутулится.

Стены увешаны изображениями птиц и роз.

– Раньше здесь были только горные пейзажи, – говорит он мне, замечая, что я их разглядываю, – но не сейчас. С тех пор, как Джо…

Точно: мой отец погиб в результате несчастного случая во время восхождения на гору. Я так зациклился на мыслях о его преступлении, что почти забыл об этом.

– Вы тоже перестали заниматься альпинизмом по горам после?.. – спрашиваю я.

– Да. Тот случай меня сильно травмировал. Видишь ли, я был там, когда он сорвался.

Он указывает на кресло, и я сажусь. Оно такое большое и глубокое, что я почти проваливаюсь в него, но хозяин дома остается стоять, опираясь на спинку кресла напротив. Я отмечаю, что он нервничает и борется с эмоциями.

– Ты похож на него, – говорит он после паузы. Он прищуривается. – Да, ты почти мог бы сойти за него.

Я хмурюсь, не понимая, что я чувствую по этому поводу.

– Прошу вас, присядьте, – умоляю я. – Я хочу услышать вашу историю.

Морис не предлагает мне чай с печеньем, как Дениз, не выкатывает сухой отчет, как Эмма, но что-то мне подсказывает, что от него я узнаю всю правду, только правду и ничего, кроме правды. Наконец он садится и смотрит на меня своими уставшими глазами.

– Книгу о горах я написал, когда он был еще жив. Мы оба любили горы: достигать ли вершины, брести по хребту, вдыхая чистейший воздух, обозревая мир, раскинувшийся внизу… Мы чувствовали себя свободными только тогда, когда были высоко в горах. А после его смерти я больше не мог ни ходить в горы, ни писать о них. У меня произошел нервный срыв, и я в течение нескольких лет залечивал его последствия. С тех пор я пишу только о розах.

Он показывает на розовый сад за окном, который летом, вероятно, мог бы составить конкуренцию бабулиному саду в Баллахеях, но сейчас представляет собой просто заросли серых колючих веток.

Я захватил с собой отцовскую кожаную папку. Надеясь, что это подтолкнет его в нужное русло, я протягиваю старику фотографию, на которой он и Джо стоят на фоне гор, затем переворачиваю ее и показываю надпись, сделанную на обороте.

– Ах да, это я ему подарил. Думал, порадовать приятными воспоминаниями. Этот снимок был сделан в великолепный, солнечный день в районе Банфы. Как сейчас помню. Мы вдвоем, в шлемах, со снаряжением, ищем опору для ног и медленно взбираемся на уступы; вокруг горные хребты, ледяные долины и изумрудные озера внизу. Под конец подъема мы чувствовали себя на высоте во всех смыслах этого слова. Твой отец горланил песни во весь голос. Он был в такой отличной форме, что почти не ощущал нехватки кислорода. Невероятный характер, удивительная сила воли.

Гены Маккриди, сказала бы бабуля. И все-таки испытывать гордость не получается.

– Конечно, это было до того, как все в его жизни пошло наперекосяк.

Что-то гудит на заднем плане, наверное, система центрального отопления. Звуки отвлекают и кажутся слишком громкими. Я не хочу огорчать Мориса, но мои нервы натянуты как струна, и мне не терпится услышать все, что он может мне сообщить. Я не могу заставить себя спросить об этом напрямую, поэтому просто открываю на телефоне страницу с газетной статьей и передаю ему.

Я жду, что он отпрянет, возможно, издаст крик ужаса или что-то в этом роде, но ничего подобного. Он просто еще раз говорит:

– Ах, да, – и глядит на меня своими печальными глазами.

Все это как-то странно.

– Выходит… вы знали? – спрашиваю я, вытаращив на него глаза.

Он кивает. Гул обогревателей как будто становится громче.

Но мне нужно знать наверняка.

– Вы знали, что мой отец убил человека?

– О нет, – отвечает он внезапно окрепшим голосом. – Твой отец никого не убивал. Это была твоя мать.

42

ПАТРИК

– Моя мать?

Слова бьют в мозг с силой отбойного молотка.

– Боюсь, что да.

Руки Мориса плотно сжаты на его коленях. Я вскакиваю со стула и нависаю над ним.

– Нет. Нет, вы что-то напутали!

Он втягивает голову в плечи, и я понимаю, что мой вид сейчас кажется ему угрожающим.

– Нет, стойте, здесь написано совсем не это! – Я выхватываю у него свой телефон и машу им перед его лицом.

Он бледнеет и мотает головой.

– Все было совсем не так. Это ложь.

– Ложь?

– Я все объясню.

– Надеюсь на это.

И вновь мои