— Так… — подняла брови Зинина.

— Но отыскался некий Лифанский Валериан Лазаревич, — переведя дыхание, продолжал Донсков. — Этот — действительно судья. И по фотографии с покойником один в один, если, разумеется, возраст сбросить. Тоже осуждён к пятнадцати годам. Обвинялся как враг народа в подрыве государственных устоев и искажении личности политических вождей. Материалы дела нами запрошены.

— Выходит…

— Умер в местах отбытия наказания, — перебил следователя Донсков, будто торопился. — Но это ещё не всё.

— Вы на меня столько всего обрушили…

— Работаем, Зоя Михайловна, — забарабанил опять в такт себе пальцами Донсков. — Уголовный розыск не дремлет. Да ещё с такими помощниками!.. Павел Сергеевич, расскажите о вашей инициативе.

Стужев пожал плечами, ему явно претил парадный тон капитана.

— Инициатива не моя, — поморщился он.

— Павел Сергеевич вспомнил статью в газете и… — подсказал Донсков.

— Да не вспомнил я! — огрызнулся Стужев. — Но не важно. В заметке упоминалась фамилия Убейбоха в связи с музейной выставкой произведений заключённых в сталинских лагерях. Я и сгонял туда проведать. Про смерть, конечно, ни слова. А выставка приказала долго жить, и среди сотрудников поползла какая-то тёмная история про пропажу рисунков.

— Вот как! — Зинина насторожилась, помечая авторучкой в бумагах.

— Начальница отдела экспозиций прямо взорвалась, когда я у неё про пропажу поинтересовался. Откуда да зачем?..

— А действительно, откуда? — улыбнулась Зинина.

Стужев взгляда не отвёл, но и не улыбнулся в ответ:

— Знаете ли, у нас тоже есть свои журналистские способы. Не в обход закона, кстати.

— Я догадываюсь.

— Одним словом…

— Юрий Михайлович, я полагаю, вы попытались покопаться в журнале посетителей выставки? — перебила Зинина журналиста и вскинула глаза на капитана. — Не оказалось ли среди посетителей лиц с подобной судьбой?.. Бывших заключённых, но выживших?

— Ну как же!.. — даже развёл руки в стороны Донсков. — Обижаете, Зоя Михайловна. Но выставка первой оказалась. Пробной, так сказать. Надеялись, что публика будет. И она была действительно. Но про журнал отзывов никто не подумал. Не было его.

— Хорошо. Вы мне список всех сотрудников музея, имеющих отношение к этой выставке, представьте. Может, в допросах детали появятся.

— А вот он, — протянул папку Донсков. — Знал, куда шёл.

— А рисунки, значит?.. — Зинина не спускала с него глаз. — Кстати, что на них?

— Зинаида Викторовна подтвердила, что Убейбох, он же Лифанский, что-то спорил по этому поводу со своим товарищем. Ей претензии не предъявляли. Весь альбом Убейбох, он же… тьфу ты, чёрт!

— Давайте уж определимся, — чуть раздражённо подсказала Зинина. — Нам интересен один человек — Лифанский. И не следует пока упоминать другого, именем которого он прикрывался.

— Есть! — чётко отрапортовал капитан, уловив перемену в следователе. — Лифанский весь альбом забрал с собой…

Зинина ждала продолжения, оторвав авторучку от листа.

— Во время обыска альбом с рисунками был обнаружен нами в кабинете Лифанского, — поспешно затараторил Донсков. — Ничего особенного — портреты заключённых. Выполнены достаточно эмоционально. Искусствовед высказал мнение, что автор, вполне возможно, имел профессиональные навыки. Я бы от себя добавил — впечатляет. Худющие, страсть. Где-то в кинофильме я видел подобное… фашистские лагеря. Да, главное… Опись нашлась. Составлена, скорее всего, самим Лифанским. Согласно этой описи в альбоме не хватает двух листов… то есть рисунков.

— Когда все материалы мне представите? — не дослушав, Зинина сердито поднялась из-за стола, достала папироску.

Донсков бросился к ней с зажжённой спичкой:

— Оформляем, Зоя Михайловна. Я же горьким опытом научен. Вы любите, чтобы бумажечка к бумажечке да всё в соответствии с упэка.

— А как же! Согласно моему поручению.

— Вот, вот. — Донсков и головой покивал. — Да и материалам-то двух суток нет. Горячие ещё.

— Вот и нёс бы, что руки-то жжёшь! — сверкнула глазами Зинина, распахнув форточку и пустив струю дыма. — Смотри, капитан!

Донсков печально улыбнулся, плечами пожал и шепнул, покосившись на Стужева:

— Есть одна деталька. Лудонин бумаги придержал, чтобы генералу доложить, ну а Максинов к Боронину. У того же на контроле.

— А кавказец, значит, не получается у тебя? — уже миролюбивее посетовала она.

— А с Лифанским в музее не кавказец был, — даже огорчился Донсков. — Я разве не говорил?

— А кто же?

— Вот его-то мы и ищем, уважаемая Зоя Михайловна.

— Юрий Михайлович?

— Сплошь тёмная персона! — встрепенулся Донсков, не дурачась. — Чем хотите поклянусь. Полный нуль. Полмузея опросили мои орлы, на словесный портрет этого призрака ничего не наскребли. Есть у них там разбитная библиотекарша, но приболела не вовремя. Послал я к ней на дом Петруху Свинцова, может, раздобудет чего.

— Этот человек и может быть тем, кто нам нужен. Мобилизуй всё, чем владеешь, Юрий Михайлович, — Зинина докурила папироску, направилась к столу.

— У меня все на ногах, — махнул рукой Донсков. — Верите не верите, эти несколько дней будто в чегире. Вроде надежда открылась, как Лифанский этот выявился, и на тебе! Новый призрак. Тяжёлое дело. Не было ничего подобного у нас.

— Я вот анализирую, — опять ткнувшись в свои бумаги за столом, перебила его Зинина, — что их может связывать?

— Вора в законе и бывшего судью?

— Да.

— Как что? — прорезался голос у журналиста, о котором они почти забыли. — Шестёрки на спинах.

— Конечно, конечно, — спохватился Донсков. — Кстати, ты же беседовал с церковными служителями? Что там про знаки-то? Хотя, знаете, Зоя Михайловна, не придаю я этому особого значения. Так. Брехня, по-моему. С другой стороны, вроде религия?..

— Отец Михаил и батюшка Савелий едины во мнениях, — с нарочитой громкостью отчеканил Стужев. — Это знаки Сатаны, кто ими помечен — великое зло причинил и ещё причинит людям, а поэтому заслуживает проклятие и уничтожение.

XXIV

За дверью явно кричали. Он напряг слух, постарался приподнять голову, превозмогая невыносимую боль.

— Есть кто живой? Лексей! Эй, Лексей! — дребезжал старческим голосом кто-то.

Он, пересилив себя, приподнялся на руках, прислушался.

— Есть кто живой? Выходи! А то пальну! — в дверь стучали.

— Погоди! — крикнул он, огляделся на полу, где, оказывается, проспал остаток ночи, на столе пустые бутылки, банка из-под консервов взрезанная, а под рукой «макаров».