удалили аденому простаты. После того, как перенёс церебральный инфаркт, он три раза в год ложился в больницу то на две недели, то на месяц. Каждый раз мама ночевала в больнице. Нанимали сиделку, но по ночам мать должна была дежурить в больнице. Однажды, когда вместо матери на ночь осталась сиделка, отец посреди ночи пошёл в туалет, закрылся там и не хотел выходить. Сиделка, напуганная таким неожиданным поведением отца, позвонила матери, которая тогда ночевала у старшего сына, и та среди ночи примчалась к отцу, который не хотел выходить из туалета.

– Дорогой, это я. Открой же дверь, это я.

Отец, который до этого ни за что не соглашался выходить, открыл дверь, только когда услышал голос матери. Отец сидел на корточках перед унитазом. Когда мать довела отца до койки и уложила его, он туманным взглядом смотрел на неё и долго не мог заснуть. Отец потом говорил, что не помнит всего этого. Когда на следующий день ты спросила, почему он так поступил, он даже переспросил: «И вправду так было?» И чтобы ты не начала спрашивать ещё что-нибудь, побыстрее закрыл глаза.

– Отец, дайте маме отдохнуть.

Отец отвернулся от тебя. Ты знала, что, притворяясь спящим, отец слушает твой разговор с матерью. Та говорила, что отцу просто стало страшно. Он проснулся, понял, что не дома, а в больнице, увидел, что рядом чужой человек, никого из родных нет, – и ему стало страшно. Он, видимо, не понял, где находится.

– Ну что тут страшного?

Отец должен был слышать твой недовольный голос.

– Тебе никогда не бывает страшно? – тихо спросила мать, поглядывая в сторону отца. – Твой отец говорит, что у меня тоже иногда такое бывает. Он просыпается ночью, а меня рядом нет, он идёт искать, а я спряталась в амбаре или за колодцем. Он говорит, что я начинаю махать руками, кричу: «Не трогайте меня…» – и вся дрожу.

– Вы?

– Я не помню этого. Отец говорит, что отводит меня в дом, укладывает, даёт воды, и только тогда я засыпаю. Если и у меня такое бывает, то и отцу иногда может быть страшно.

– А что страшно?

Мать ответила чуть слышно:

– Мне, если честно, было страшно каждый божий день. Страшнее всего становилось, когда в кладовой заканчивались припасы. Когда думала, что вам придётся голодать… У меня пересыхали губы. Такие вот были времена.

Отец не говорил ни тебе, ни кому-то ещё из детей, что с матерью такое случалось. Каждый раз, когда ты звонила отцу в деревню, он, чтобы ты не клала трубку, вдруг начинал рассказывать какие-то истории, которые были совсем не к месту, но тем не менее до этого случая он никогда не рассказывал о том, что мать иногда просыпалась ночью и пряталась.

Ты посмотрела на часы. Десять утра. Интересно, встал ли твой молодой человек? Позавтракал ли?

Сегодня в шесть утра ты проснулась в старой гостинице у вокзала Термини. После исчезновения матери в твоём теле и душе поселилось отчаяние, грузом тянущее ко дну. Когда ты собиралась встать с кровати, он повернулся к тебе и попытался обнять. Ты молча отодвинула его руки. Получив отказ, он положил руки на лоб и сказал:

– Поспи ещё немного.

– Мне не спится.

Он убрал руки со лба и отвернулся. Ты рассеянно посмотрела на его крепкую спину. Потом протянула руку и погладила её. Погладила спину мужчины, которого ты ни разу тепло не обняла после исчезновения матери.

Когда утомлённые поисками матери родные собирались вместе, то и дело внезапно наступала тишина. Потом кто-то мог начать чудить. Либо выходил, хлопнув дверью, либо начинал пить сочжу из пивного бокала. Постоянно стараясь отогнать всплывающие воспоминания о времени, которое они провели с матерью, все думали об одном – вот бы мама была рядом, вот бы ещё хотя бы раз на том конце телефонного провода она сказала: «Это я»… Она всегда начинала разговор с этих слов. После исчезновения матери, которая всегда приветствовала детей: «Это я», – никто не мог говорить ни о чём больше десяти минут. Какие бы мысли ни были в голове, среди них всегда протискивался тревожный вопрос: «Где же сейчас мама?»

– Сегодня я хочу побыть одна.

Лёжа спиной к тебе, он согласился.

– Что ты собираешься одна делать?

– Хочу сходить в собор Святого Петра. Пока ждала тебя вчера в вестибюле, увидела объявление на однодневную экскурсию по Ватикану и записалась. Мне пора собираться. Отъезжаем из гостиницы в семь двадцать. Нужно в девять быть на месте, иначе соберётся такая очередь, что придётся ждать больше двух часов, чтобы попасть внутрь.

– Можно же было завтра поехать вместе.

– Это Рим, так что тут ещё много куда можно сходить вместе.

Ты тихо умылась, чтобы не мешать ему. Ты хотела вымыть голову, но подумала, что вода будет слишком громко шуметь, поэтому, глядя в зеркало, просто собрала волосы сзади. Переодевшись и выходя из номера, ты сказала, будто вдруг вспомнила:

– Спасибо, что привёз меня сюда.

Он натянул пододеяльник, накрывшись с головой. Ты знала, что сейчас он изо всех сил старается сдержаться. Он здесь всем представляет тебя своей женой. Если бы мать нашлась, ты бы сейчас, наверное, и была его женой. Ты знала, что сегодня после семинара намечен обед с другими парами. Когда он появится на обеде один, они, конечно же, будут спрашивать, где жена. Какое-то время ты рассеянно смотрела, как он лежал, натянув на голову пододеяльник, потом тихонько вышла из номера. После исчезновения матери ты стала совершать спонтанные поступки. Иногда ты вдруг решала выпить, иногда внезапно садилась в поезд и ехала в деревню. Ты могла лежать, тупо глядя в потолок, потом внезапно встать и выбегать на улицы Сеула, будь то ночь или раннее утро, и начинать расклеивать объявления. Иногда ты внезапно врывалась в полицейский участок и кричала, чтобы они срочно нашли маму. Брат, получив звонок из полиции, приходил и рассеянно смотрел на тебя. Иногда ты срывалась на брата, который с какого-то времени смирился с отсутствием матери и начал даже играть в гольф:

– Ищи маму!

В этом крике была и претензия ко всем родным, и ненависть к себе, потерявшей её. Выслушав несколько раз твои выкрики, похожие на нападения, брат в конце концов терпеливо смирился с ними.

– Как ты так можешь… Почему ты не ищешь её? Почему?! Почему?!

Скитаться вместе с тобой по ночным улицам города – вот всё, что он мог сделать. Зимой, бродя по ночным подземным переходам, ты надевала или несла на руке норковую шубу, которую достала из шкафа матери. Это для того, чтобы, если найдёшь мать, исчезнувшую в летней одежде, сразу накинуть шубу на неё. Но на мрамор высотных зданий ложилась только одна твоя тень,