– Даете ли вы мне честное слово, что не обидите мою Ирину?

– Конечно, сударь, – поспешно ответил граф, – я даю вамчестное слово.

Купец смерил его долгим внимательным взглядом и произнесзадумчиво:

– Ну, глядите, ваше сиятельство. Обещались.

…Через неделю вся Москва судачила о том, чтокупец-золотопромышленник Болякин расплатился с кредиторами графа Порье.

22 апреля 1900 года в церкви Преподобного Пимена граф МихаилИванович Порье обвенчался с купчихой первой гильдии девицей Болякиной. Вмосковском свете союз это сочли пикантным. Прабабка Ирины Тихоновны былагорничной графини-прабабушки Ольги Карловны Порье, и находились злые языки,которые поговаривали, что граф устроился приживалом к дворовой девке. Впрочем,злые языки всегда болтают что-нибудь злое.

В ночь перед венчанием Михаил Иванович извлек из запертогоящичка своего секретера, ключ от которого всегда носил при себе, небольшуюсеребряную шкатулку старинной работы. Изнутри шкатулка была обита алымбархатом. На бархатной подушечке лежала брошь в виде цветка орхидеи.

В кабинете был полумрак, горел только маленький ночник подзеленым абажуром. На миг графу показалось, что у камина в старинномвольтеровском кресле притаилась прозрачная тень прабабушки.

«После венчания ты приколешь на платье своей молодойкрасавицы жены брошь-орхидею. Платиновые тонкие лепестки с топазовыми каплямиросы, листья из удлиненных изумрудов, а в центре будет сиять алмаз „Павел“. Икрасавица жена тебя никогда не разлюбит. Вы будете жить долго и счастливо вразумном, милосердном, прогрессивном двадцатом веке».

Платиновые лепестки были закреплены подвижно и чутьподрагивали на ладони. Топазы влажно светились в полумраке, изумруды казалисьпочти черными. Искусно ограненный алмаз «Павел» разбрасывал вокруг себя лучи,тонкие и острые, как иглы. Казалось, кристалл впитывает весь свет, который естьв комнате. Граф, как бывало в детстве, поднес камень совсем близко к глазам иувидел множество нежных маленьких радуг.

«Черт, ведь если продать, можно заплатить хотя бы частьдолгов, – мелькнуло у него в голове, – а возможно, и все долги. Я ведь непытался оценить брошь, я никому ее не показывал. Вероятно, она страшно дорогостоит. Прабабушка так просила на смертном одре никогда не продавать „Павла“,так просила… Однако что же теперь? Купчиха Болякина? Ладно, авось как-нибудь ясправлюсь с дурой-бабой».

Граф представил темные усики и пышный бюст Ирины Тихоновны,тяжело вздохнул, убрал брошь назад в шкатулку и запер ее в ящике секретера.

Сразу после венчания новобрачные отправились путешествоватьза границу. Десятилетие перед Первой мировой войной было для Европы едва ли несамым спокойным и счастливым за всю ее историю. Двадцатый век действительнообещал быть разумным, милосердным и прогрессивным. Он сократил расстояния междустранами и людьми. Велосипед, автомобиль, электрифицированные дороги сделалипутешествия легкими, приятными и доступными. У среднего европейца появилосьновое ощущение пространства и себя в пространстве. Люди стали здоровей икрасивей, спорт вошел в моду, дамы отказались от корсетов, солнечных зонтиков ивуалеток, перестали бояться солнца и ветpa, укоротили юбки, запрыгали натеннисных кортах, научились плавать, кататься Д на лыжах, водить автомобили.

* * *

Ирина Тихоновна не уставала рассуждать о том, что увлечениеспортом безнравственно и вредит женскому здоровью.

В Париже выступал Сергей Дягилев с русским балетом. ГрафМихаил Иванович был балетоманом, но впервые не получил от спектакля никакогоудовольствия. Ирина Тихоновна не стеснялась громким шепотом одергивать его, ейвсе казалось, что его бинокль устремлен не на сцену, а в соседнюю ложу, гдепоблескивали во мраке полуобнаженные плечи известной парижской кокоткимадемуазель де Пужи.

В Риме Ирина Тихоновна устроила скандал из-за того, что ейпочудилось, будто хорошенькая горничная в отеле передала графу какую-то запискуи прикоснулась щекой к его щеке, когда ставила перед ним чашку шоколада. Онаперерыла все вещи графа в поисках этой записки, не обнаружив ничегоподозрительного, разозлилась еще больше и настояла на том, чтобы переехать изотеля в частный пансион. Но там прямо под балконом был теннисный корт, по кортубегали две юные англичанки в немыслимо коротких юбках, и граф слишком долгозадерживался на балконе, наблюдая их игру.

В Венеции самое сильное впечатление на нее произвел слишкомдолгий взгляд графа на открытые выше колен ноги какой-то смуглой красавицы,которая сидела в гондоле, закрыв глаза и подставив лицо солнцу.

– Вы ведете себя безнравственно, Мишель! – повторяла ИринаТихоновна, продираясь сквозь пеструю радостную толпу Неаполитанского карнавалаи крепко держа графа под руку. – Что вы позволяете себе? Вы позорите меня замои же деньги!

Михаил Иванович понял, что погиб. Хитрый Тихон Тихоновичоформил все имущественные документы таким образом, что в случае развода графоставался нищим как церковная мышь.

* * *

Во сне Елизавета Павловна замерзла, Но проснуться не могла.Холод вошел в сон вместе с воем ветра и мерным стуком капель о стекло. Ветервыл уже не за окном гостиницы, не в Монреале, а в старинной дубовой роще, вподмосковном поселке Батурине.

Кончался сентябрь, он был дождливым, и опавшие листья быстротеряли нарядный желто-оранжевый окрас, безобразно темнели, гнили, тяжелый дождьи резиновые сапоги редких дачников втаптывали их в мягкий суглинок.

В двухэтажном доме у рощи давно жили чужие люди.

Огромный, в двадцать соток участок в элитарном подмосковномпоселке «Батурине» был еще в сталинские времена выделен дедушке за особыезаслуги в развитии советской науки. Дедушка завещал дачу жене и сестре, наравных правах. Перед смертью он просил, чтобы дом и участок не делили пополам,жили как настоящая семья, все вместе. Он по наивности своей надеялся, что сложныеотношения между его любимой женой и не менее любимой сестрой как-нибудьналадятся на свежем воздухе, за круглым семейным столом. Но ничего неналадилось. Бабушка Надежда на дачу почти не ездила, она была городскимчеловеком, ее раздражали комары, общий холодильник, общий умывальник на улице,поджатые губы Клавдии, быстрые хищные глазки Зои, язвительные намеки накакую-то ее мнимую вину перед покойным мужем.

Чем старше становилась Лиза, тем неуютней чувствовала себяна даче, в чужом враждебном семействе. Ее попрекали, что все время читаеткнижки и не помогает копаться в огороде, дядя Валерий обязательно за столомповторял: «Кто не работает, тот не ест», и у Лизы застревал в горле кусокредиски. С каждым годом она приезжала на дачу все реже, в комнате, где онаобычно жила, устроили что-то вроде кладовки, поменяли замки на калитке и надвери дома, и ключей Лизе не дали.