Кип споткнулся, когда они вошли в центральный двор. Он посмотрел под ноги. В земле были вырезаны огромные дугообразные пазы. Но ворота, которые они только что миновали, закрывались не так, они просто висели на петлях, как обычные двери. Он недоуменно посмотрел на Железного Кулака.

– Стеклянный цветок, – сказал тот.

– А?

– Что делают цветы?

Выглядят красиво?

– Ну…

У Железного Кулака был довольный вид – все-таки выбил Кипа из колеи.

– По отношению к солнцу.

– Открываются?

– И как это работает для группы зданий?

Кип подумал и сдался.

– Не пойдет, – сказал Железный Кулак.

– Ну, тогда…

– Попытайся еще раз.

– Вы когда-нибудь напрямую на вопрос отвечаете? – спросил Кип.

– Только начальству. – Кип понял, что это как раз и есть прямой ответ. Он сморщил нос, слишком опасаясь намекнуть на это Железному Кулаку, но дрогнувший уголок рта великана сказал Кипу, что он и так знает.

– Цветы следуют за солнцем с утра до вечера, – ответил Железный Кулак, видимо, в качестве извинения.

Кип еще раз посмотрел на пазы в земле. Прежде чем дорога подошла к воротам, они широко раскрылись – так широко, что большая их часть просто уперлась в стену полумесяцем.

– Вы хотите сказать, что вся вот эта штука вращается? – Это было единственное разумное объяснение, понял Кип. Если все здания прозрачны с северной стороны, они получат максимум солнечного света лишь в середине дня, но если все сооружение вращается, то у них будет максимум света от рассвета до заката. Но чтобы все сооружение? Немыслимо!

– Пришли, – сказал Железный Кулак.

Кип завертел головой, когда они остановились перед громадными серебристыми воротами. Они были настолько же простыми, насколько все вокруг было узорчатым. По обе стороны ворот стояли двое стражей в полном зеркальном доспехе, каждый при мече и мушкете ростом почти с них.

– Командир Железный Кулак, – приветствовали они его.

– Ну вот, – сказал Железный Кулак, подталкивая Кипа внутрь. – Ты почти готов встретиться с Трепалкой.

Встречи с Дазеном всегда были упражнением в обмане.

При виде брата тяжесть в груди у Гэвина не ослабла. Надо было убить его еще много лет назад. Как же это было бы просто. Как же это просто и сейчас. Ему всего-то надо перестать бросать в шахту хлеб. И проблема исчезнет. Он думал об этом каждое утро, после каждой бессонной ночи. Но это его брат. Он не убил его в пылу сражения, так как же теперь убить его хладнокровно?

Семь лет, семь целей.

Три раза он вписывал в список пункт «рассказать Каррис обо всем». Не только о том, что любит ее. Об этом вот. О том, что Дазен не мертв, что он здесь. Столько построено на лжи. Она заслуживала знать; ей нельзя было знать. Правда могла бы принести им примирение и счастье вдвоем – или новую войну, которая охватит Семь Сатрапий.

– Привет, братец, – снова сказал Гэвин. Воздух холодил его кожу, запах смолы и камня был повсюду. Он приготовился услышать ответ. Его брат, в конце концов, тоже был Гайлом. И в отличие от Гэвина ему не о чем было думать, кроме как о том, что он скажет Гэвину, когда тот придет в следующий раз. Да и, конечно, о плане побега. Спустя шестнадцать лет большинство людей сдались бы, но не Гайл. Таково их наследие: абсолютная, безрассудная вера в свое превосходство над другими людьми. Спасибо, отец.

– Что тебе нужно? – хриплым от долгого молчания голосом сказал Дазен.

– Ты в курсе, что во время войны я заделал бастарда? Я узнал только месяц назад. Такой же сюрприз для меня, как и для всех остальных, но на войне ведь многое случается? Каррис, конечно, была в бешенстве. Она три недели не спала со мной, но… примирение с Каррис всегда такие жаркие, что я был почти рад сцепиться с ней. – Он поднял взгляд вверх и налево и на миг улыбнулся, словно бы воспоминанию.

С Гайлами всегда важно вставлять в разговор прослойки лжи. За многие годы Гэвин в рассказах брату создал альтернативную жизнь. Они с Каррис были женаты, но не имели детей – мучительный момент и источник конфликта с Андроссом Гайлом, который хотел, чтобы Гэвин бросил Каррис и нашел женщину, способную родить наследников. Он добавлял эти детали медленно, неохотно, заставляя брата потрудиться, чтобы выяснить их. Ведь каждый раз Гэвин мог выпустить еще каплю информации, чтобы посмотреть, будет ли его брат сбит с толку ложью или презрительно хмыкнет.

У Дазена на лице появилась мерзкая улыбка.

– И кто это был? Ты хоть имя ее знаешь? У нее были доказательства?

Он спрашивал наугад, надеясь, что Гэвин что-то да проронит. И вместе с тем он подозревал бы Гэвина, если бы тот поманил его так явно. Но Гэвин продолжил:

– Его лицо достаточное доказательство. Он копия Севастиана.

Дазен побледнел.

– Не приплетай к своей лжи Севастиана, тварь, не смей!

– Мы усыновили парня. Его зовут Кип. Славный малый. Сообразительный. Талантливый. Немного неуклюжий, но подрастет.

– Я тебе не верю. – У Дазена был страдальческий вид. Может, он и не верил, но был готов поверить. – Кто мать?

Гэвин пожал плечами, словно это не имело значения.

– Лина.

– Ты лжешь! – зарычал Дазен и ударил ладонью по разделяющему их синему люксину. – Каррис никогда не приняла бы ублюдка этой шлюхи! – Это была настоящая ярость, даже после шестнадцати лет погружения в успокаивающий синий свет, глубокая, горячая и слишком внезапная, чтобы быть притворством.

Это сказало Гэвину три вещи. Но некоторых целей проще достичь обходным путем.

– У нее был палисандровый ларчик, – сказал он, – примерно вот такой длины. Ты знаешь, что в нем?

Выражение лица Дазена сказало Гэвину, что он совершил ошибку. Брат отдернул голову, оцепенел, потом на его лице возникло замешательство, потом надежда, и наконец он рассмеялся. Это была искренняя радость. Дазен хохотал, мотая головой, все хохотал, доводя себя до исступления. Затем он прислонился к синему люксину между ними, но, естественно, с уверенным видом.

– Есть то, что беспокоит меня больше всего остального, – сказал Дазен. – Больше, чем твое предательство. Больше, чем твои убийства. Больше, чем жестокость моего заключения, – лучше бы просто убил. Больше, чем то, что ты украл у меня Каррис. Больше, чем все прочее все вместе взятое. Как так вышло, что никто не заметил?

– Не будем повторяться, мертвец, – сказал Гэвин. – Не хочешь торговаться – ладно. Я ухожу.

– Вот моя ставка. Дай мне это услышать, и я расскажу тебе о кинжале.

Кинжале? Дазен нарочно бросил эту наживку. О, проклятие. Гэвин что-то упустил. Грудь его сдавило, перехватило горло. Дышать было трудно, еще труднее сохранять лицо бесстрастным. Здесь никого не было. Никто не сможет подслушать, если он скажет это вслух. Информация была не нова. А если он сможет получить новую информацию в обмен на старую, это не будет проигрышем. Но ощущалось именно так.