Винченцо прикрыл глаза, уже понимая, что услышит.

- И… и он поставил артефакт. Защиту. Ту, которая поднимется, если вдруг болезнь начнется снова. Чтобы, если она все-таки начнется, не пострадали люди.

- То есть, - уточнил Дикарь. – Все-таки мы здесь заперты? Хотя нет, если есть такой артефакт, то… он ведь не сам срабатывает? Или сам?

- Не знаю, - Винченцо вытер рот. – Надо посмотреть. Честно говоря… не знаю. Купол создать непросто. Нет, даже не так. Невозможно! Секрет его утерян. Остались… да, остались артефакты. И допускаю, что у отца имелся один. Или не один даже. Но даже если не один, то зачем его тратить на какой-то замок?

- Опасался повторения? Новой вспышки? – Дикарь протянул грязноватое полотенце. – У тебя лицо мокрое.

- Это пот. Организм выводит яды, - Винченцо отер лицо. – Отцу… скажем так, если контракт выполнен, то дальнейшее не имеет значение. Новая вспышка – новый контракт. Или нет. Если болезнь не привлекла внимания Совета, то она не так и страшна. А если привлекла, то… никто все равно не станет разбрасываться такими вещами. В этом нет никакого смысла. Замков сотни. Еще города. Поселения…

- На всех не хватит.

- Именно. Может… нам повезло, и ты ошибаешься?

Не повезло.

Купол есть. И Винченцо чувствовал его. Шкурой можно сказать, чувствовал. Но… если предположить невозможное, что купол поставили отсюда, из замка, то… то его получится и снять? Отсюда. Из замка? До того, как появится Карраго или кого там Совет пришлет?

Мысль была в достаточной мере безумна, чтобы за нее ухватиться.

Путь до покоев барона, предыдущего барона, ибо нынешний все же не решился их занять, дался непросто. Но на сей раз Винченцо хотя бы сам дошел.

Достижение.

А еще отметил тревожную пустоту в коридорах. Слуги? Рабы? Рабы заперты. А слуги? Забились в дальние уголки, дрожат от страха? Или ищут пути сбежать?

Не выйдет.

Ворота заперты. По-хорошему надо отправить кого-то, потому как ощущения ощущениями, но мало ли. Вдруг да купола пока нет.

Дубовая дверь. И мальчишка дрожащей рукой толкает створку, но та отворяется не сразу. Протяжный скрип бьет по нервам. С той стороны темно. И свечи в руках юного барона не хватает, чтобы справиться с этой темнотой. Но глаза привыкают.

В конце концов есть окна. Пусть дурные, маленькие и забранные решетками, пусть стекло в них толсто и мутновато, а предрассветное небо серо, но какой-никакой свет проникает.

- Сейчас… свечи найду, - Джер нервно озирается. – Отец… не слишком любил, когда я заходил сюда. И ощущение такое, что он здесь.

- Его здесь нет, - Дикарь вошел первым, подвинув мальчишку. И исчез в сумраке, чтобы вернуться с трехрогим подсвечником. Свечи на нем, как и сам подсвечник, покрылись жирной пылью, а на одной виднелись следы крысиных зубов, но и такие сойдут.

Загорелись и ладно.

Будь Винченцо чуть посильнее… нет, сейчас неразумно тратиться на такую ерунду, как светляки. Каждая кроха силы нужна. А значит – свечи.

Неровный свет. Желтушный.

И лица людей в нем кажутся больными. А то и вовсе… печать мертвеца, придумка суеверного простонародья. Но почему Винченцо отводит взгляд, будто боится разглядеть эту самую печать?

- И где искать? – Дикарь водит подсвечником вправо и влево.

Свет переползает.

Медвежья шкура на полу.

Сундуки. Огромные, с коваными крышками.

Стол.

Шкап, прислонившийся к стене. Еще один – меж двух окон. Воздух тяжелый, спертый. Очевидно, что окна не открывали давно.

На стене поблескивает сталь. И Джер судорожно вздыхает. А потом признается:

- Не знаю. Я… я заглянул сюда. Смотрел, что в сундуках.

- И что?

- Одежда. Ткани. Перевязи. Еще сапоги. У отца ноги болели. Левая. И он шил сапоги у одного мастера. В городе. Сразу по шесть пар за раз. Чтобы лишний раз не ездить. Вот. И хранил тут. Еще мази. От боли в суставах. Старый шлем.

Мальчишка все-таки сумел переступить через порог.

Да и пахло… запустением.

- Матушка говорила, что я должен поселиться здесь. Но мне, честно говоря, не очень хотелось… и не хочется. Такое чувство, что он еще здесь и вот-вот вернется. А я так, самозванец. Я ведь знаю, что он не меня видел наследником.

- Плевать, - Дикарь поставил подсвечник на столешницу. – И где может хранится эта… штука?

Комната не так и велика.

Правда, есть еще одна, с кроватью. Но от первой та мало отличается. А главное, прав мальчишка, как-то здесь… неуютно?

И пусто.

В сундуках.

В одном – остатки бумаг, изрядно погрызенных крысами. Бумаги Винченцо просматривает бегло. Письма торговым партнерам. И в Совет, но что-то пустое, местечковое, про заливной луг. И второе – о роще. Договор на вырубку.

Продажа деревни.

Зерно.

Кони.

Карта, нарисованная весьма грубо. Жалоба, что со стороны де Сандов повадились наведываться разбойники, а потому или де Санд сам озаботится наведением порядка… обыкновенная провинциальная жизнь. Ничего-то важного.

В других и того хуже.

Сапоги, причем отнюдь не все новые, иные ношены и крепко, оттого запах поднимается еще тот. Ткани… и снова порчены, вон, облако белесой моли поднимается над откинутой крышкой. Как это баронесса не доглядела? Или она тоже суеверно предпочла не заглядывать лишний раз во владения покойного супруга?

Свитки.

Свитки Винченцо перебирает осторожно. «Философия разумной войны», исполненная на зачарованной коже. «Современные осадные орудия». «Советы по разведению медоносных пчел». А вот и что-то любопытное: «Пробуждение спящего дара»… это в сторону.

Последние свитки были рукописными и заголовков не имели. А еще хранились не в шелковых тубах, но просто так. И потому пострадали от тех же крыс, но не настолько, чтобы вовсе невозможно было их прочесть.

«…го дня выступаем с благословения отца и матушки. Молились богам и принесли в храме жертвы, трех коней и раба…»

Записки?

Чьи?

«Жрец трижды вскрывал барашков, но по всему выходит, что боги благоволят нам. И мы достигнем цели своей, о чем я уповаю, ибо дела идут не слишком хорошо».

- Что это? – мальчишка сунул нос. – Это… записки моего дяди! Отец как-то показывал… не мне.

Это он произнес мрачно.

Еще обижен?

Винченцо знакома эта обида.

- Какие записки?

«…мор. И год выдался засушливым, а стало быть, нет надежд на хороший урожай. Сокровища нам бы пригодились, но дело даже не в них. Отец уверен, что именно там, в Башне, регалии вновь оживут,