Нури-бей привязал коня к дереву так, чтобы тот не мог его видеть. Манусакас тем временем расчистил площадку от камней и сухих веток.

– Вот хорошо, теперь места хватит, – одобрил Нури-бей.

– Это верно, – кивнул Манусакас. – Для всего места хватит – и выпить, и поплясать, и пришибить друг друга, а, Нури?

– Мы сюда драться пришли, – спокойно ответил бей. – Не на жизнь, а на смерть.

– Так ведь можно и то, и другое: сперва выпить, а потом драться.

– Нет, сразу! – твердо сказал Нури-бей.

– Воля твоя.

Манусакас подтянул кушак, засучил рукава. Нури поплотнее нахлобучил тюрбан на курчавые волосы, достал из-за пояса пистолеты. Один прицепил к ветке, другой держал в руке.

– Знатные пистолеты! – хохотнул Манусакас. – Когда убью тебя, возьму их на память.

Нури-бей взвел курок. Враг стоял перед ним неподвижно.

– Манусакас! – торжественно произнес бей. – Вчера днем, когда проезжал мимо моего хутора, ты выстрелил из своего пистолета и тем бросил мне вызов. И вот я пришел ответить на него. Теперь поглядим, кого из нас призовет к себе Харон!

Он выстрелил в воздух над самой головой Манусакаса и, привстав на цыпочки, повесил дымящийся пистолет рядом с первым.

Противники встали друг против друга, широко расставили ноги. Их ярость еще не достигла высшей точки, поэтому оба выжидали, пока только перебрасывались словами, стараясь отыскать самые обидные, самые хлесткие, распаляя и себя, и противника.

– Тьфу в бороду твоего Магомета! – выкрикнул Манусакас и плюнул в воздух.

– Тьфу на твоего ублюдка Христа! – вторил ему Нури.

Но оба почувствовали, что большого воздействия это не оказало. Тогда они обратились к Богоматери, к обряду обрезания, к султану и Греции, а настоящей злости, толкающей человека на убийство, все не было. Наконец Манусакаса осенило.

– А помнишь, Нури, как мой брат схватил тебя за пояс да забросил на крышу? Вот и я сейчас то же самое с тобой сделаю.

Он рванулся вперед, пытаясь уцепить врага за пояс. Но тот ловко вывернулся, отпрыгнул и выхватил острый кинжал с черной рукоятью.

– Гяур!

– Собака!

Нури, размахивая кинжалом, подскочил к Манусакасу, но теперь тот успел уклониться, и бей чуть не упал. Тогда Манусакас согнулся, что было силы ударив его головой в живот. Нури едва не потерял сознание от боли, но все же устоял на ногах и, пока Манусакас не распрямился, вонзил ему в спину кинжал по самую рукоять. Хрустнули кости. Бей вытащил клинок, из раны фонтаном ударила горячая кровь, заливая все вокруг. Нури радостно вскрикнул, жадно облизал лезвие, и его губы окрасились алым.

– Слава Аллаху! Наконец я отомстил за отца!

Манусакас пошатнулся и оперся о ствол дуба.

– Собака! – прохрипел он. – Ты убил меня!

– Ты заплатил по счету! – ответил Нури.

– А ну подойди ближе… подойди… – шептал Манусакас, чувствуя, что теперь не сможет собрать силы для броска. – Еще ближе…

Нури, опьяненный запахом крови, зачарованно двинулся на этот хриплый манящий голос.

– Сейчас еще получишь! Еще получишь, гяур! – рычал он, подступая. – В самое сердце! За турок, которых ты опозорил! Ты и твой братец Михалис!

Он подошел почти вплотную и примерялся, чтобы попасть в сердце. Когда уже занес руку для удара, Манусакас лишь слегка отстранился, и кинжал угодил в ствол каменного дуба, переломившись пополам. В этот миг слабеющей рукой капитан вонзил свой клинок бею в пах.

Как буйвол взревел Нури, но опять превозмог боль и выхватил у Манусакаса оружие.

– Вот тебе! За турок! – крикнул он и всадил кинжал греку в сердце.

Манусакас рухнул словно подкошенный. Молнией промелькнули в голове Христина, сыновья, овчарня, недостриженные овцы, и густой черный мрак застлал ему глаза. Голова его застыла в луже крови.

Бей опустился рядом, корчась от боли. Обеими руками он зажал раненую плоть, из груди рвались стоны. Солнце клонилось к закату, гора звенела переливами овечьих колокольчиков, поднялся ветер.

– О Аллах, помоги мне добраться до коня! – молил Нури-бей.

Ухватившись за ствол дуба, он снял с ветвей пистолеты, сунул их за пояс. Затем поднял посох Манусакаса, чтобы опереться на него. Взглянув на умирающего, Нури хотел пнуть остывающее тело ногой, но не смог. Только плюнул.

– Я сдержал клятву! – прошептал бей. – Но и ты меня сгубил, проклятый гяур, лишил мужской силы!.. Лучше бы ты тоже поразил меня в сердце.

Манусакас приоткрыл налитый кровью глаз. Посиневшие губы чуть шевельнулись да так и окаменели, не сомкнувшись.

Одной рукой держась за рану, а другой опираясь на посох, Нури-бей потащился к коновязи. За собой он оставлял кровавый след. Вороной красавец, вытянув шею, обернулся, блеснули белки его глаз.

Только бы мне забраться в седло, думал бей. А там дядя Мустафа знает всякие травы, он меня вылечит!

Еле-еле он дополз до коня и обессиленно прильнул к нему. Тот обнюхал шею, волосы, спину хозяина, затем, встряхнув гривой, громко заржал, словно звал на помощь.

Бей попробовал поднять ногу и вставить ее в стремя, но не тут-то было. От боли у него помутилось сознание. Упав на землю, он обнял передние ноги животного. И тогда конь понял: подогнул колени, ткнулся мордой в шею хозяина. Нури взвалил на него свое одеревеневшее тело, обнял и, подтянувшись, вскарабкался в седло. Перекинуть ногу не давала рана, поэтому он сел по-женски.

– Ну давай, братец, двигай потихоньку! – прошептал он. И нежно погладил своего любимца, а тот осторожно, глядя под ноги, обходя ямы и валуны, начал в сумерках спускаться вниз.

Солнце закатилось на гору, красное как кровь. Несколько женщин поднимались по тропинке к пастбищу. Заметив их, Нури стиснул зубы и высоко поднял голову.

Жара спала, по земле стлалась прохлада, на небе вспыхнуло несколько крупных звезд. И в ответ им зажегся огонь в хижине у подножия горы. Оттуда доносились ласковые звуки колыбельной. Нури закрыл глаза и слушал эту песню. Шум ветра, стрекот насекомых – все отдавалось в голове гулко, словно колокольный звон. Он еще крепче ухватился за гриву и доверился коню – тот знал дорогу.

У ворот хутора конь остановился. Нури открыл глаза, крикнул. Прибежали слуги и сняли его. Старая кормилица постелила внизу на диване. Простыни сразу пропитались кровью. Бей сделал знак рукой.

– Мустафу мне… – прошептал он и откинулся на подушки.

Была уже ночь, когда, запыхавшись, прибежал Мустафа с торбой за плечами. Слуги принесли огня. Лекарь отбросил простыню, осмотрел рану и покачал головой.

Нури был в обмороке. Старик дал ему понюхать розового уксуса, растер виски. Бей открыл глаза.