в чем дело? – догнав меня, спросил Дил. – Я же не купил!

– Ты бы купил, если бы не сестра Генри.

– Так вот это кто? Мне сразу показалось, что-то знакомое.

– Блядство какое-то, – не унималась я, продолжая маршировать по улице.

Не сбавляя темпа, мы добрались до кладбища. Желание спрятаться непреклонно тянуло меня убраться с улиц, и я нырнула за железную ограду. Сворачивая наугад с одной аллеи на другую, мы удалялись все дальше и дальше от уличного шума. Наконец я остановилась у деревянной скамейки, плюхнулась на нее и достала из сумки банку пива. Появился Дил, слегка запыхавшийся.

– Я думаю, мы оторвались от них, капитан, – отрапортовал он, усаживаясь рядом.

Дил скрутил косяк, и мы молча выкурили его. Потом Дил начал читать имена на надгробиях и придумывать биографии почившим.

– Инид Уиндхэм, – начал он. – С 1811 по 1863 год. Обожаемая мать семейства и по совместительству садомазохистская госпожа.

– Хью Стэнли, – подхватила я. – С 1890 по 1915 год, коллекционер марок и любитель кошек.

– Джеймс Мур: таксидермист.

– Сьюзен Пресли: дальняя родственница Элвиса.

Расслабившись и слегка захмелев, мы покинули кладбище через Часовню раскольников и вышли в ночной город. Липкий туман обволакивал дома, отчего свет в окнах казался ярким и загадочным. Неукротимая подростковая свобода, будоражащая прогулка по ночному городу вскружила мне голову. Мне чудилось, что мы можем идти вот так вечно, миновать Лондон и вырваться на просторы полей, лесов, вплоть до моря, сесть на лодку и добраться до континента, а там совершить паломничество к экватору. Почему бы и нет? Мы шли вдоль канала, от лодок исходил запах угольных топок. Все вокруг было покрыто влагой, и в свете, льющемся из окон, улицы казались лощеными. У Риджентс-парка мы отклонились от канала и двинули на север, через розарий, мимо зоопарка, медленно поднимаясь по извилистой дорожке на Примроуз-Хилл.

– Может, это потому, что я под кайфом, – сказал Дил, – но, реально, эта ночь чертовски хороша.

Из-за деревьев проглядывал силуэт Лондона, величественный и мерцающий. Вокруг не было видно ни души. И пустынный парк, и весь город казались целиком нашими. Это смахивало на апокалипсис.

– Что бы тебя больше напугало… – озвучила я новую забаву, открывая очередную банку пива.

– Ой, не продолжай, – заскулил Дил. – Меня начнет штырить.

Я рассмеялась.

– Что бы тебя напугало сильнее: если бы мы увидели женщину в белом, просто гуляющую между деревьями…

– Прекрати.

– Или викторианских детей-уродцев, крадущихся за нами.

– Подруга, – поморщился Дил. – Ты мне весь кайф обломаешь.

– Ты должен ответить, – настаивала я.

– Бр-р… Я думаю, что дети будут пострашнее. Женщина в белом могла быть просто девушкой, припозднившейся на вечеринке в Кэмдене в пятницу вечером.

– Ну хорошо, – сказала я, лихорадочно соображая, что еще выдумать.

Я понятия не имела, почему мне хотелось напустить страху. Возможно, этому способствовала мистическая атмосфера темной ночи, которой я прониклась сама и не могла не поделиться с Дилом.

– Я придумала!

– Валяй.

– Что страшнее: если бы мы увидели викторианских детей-уродцев, висящих на этом фонарном столбе, или если бы мы увидели нас.

– А?

– Ну, если бы мы увидели самих себя. Наших двойников. Тебя и меня. Вон, шагах в двадцати отсюда. На них точно такая же одежда, говорят они то же самое, нашими голосами с теми же лицами.

– Черт, – прошептал Дил и содрогнулся. – Вот это был бы кошмар.

– Точно! – согласилась я, завороженная собственной выдумкой.

На некоторое время мы оба оцепенели, представляя своими промарихуаненными мозгами такую встречу.

– Нам пришлось бы их убить, – разродился новой мыслью Дил, отчего я рассмеялась.

Красные огоньки с верхушек башенных кранов подмигивали нам. Заметно похолодало, усиливался ветер. Мы прижались друг к другу.

– Дил, – спросила я, когда мы допили последнюю банку пива. – Ты ведь это не серьезно, там, на квартире? Ну, насчет покупки «герыча»?

Он ухмыльнулся, вглядываясь в горизонт.

– Не знаю, – ответил и рассмеялся. – Сейчас это кажется безумием, да?

– Еще каким.

– Да просто понты кидал, как придурок.

Я плотнее прижалась к теплому телу Дила. От него пахло куревом и дешевым лосьоном после бритья.

– Там у тебя на ноге… – начала я.

– Не надо об этом, – перебил Дил.

И я послушалась.

16

– Я не буду ходить вокруг да около, Джони, – начала Фиона, когда мы устроились в саду на расстеленном под ясенем клетчатом коврике. – Виза Дженни истекает через месяц, и я сказала ей, что она может занять пристройку, когда вернется. Ну, на время, пока не найдет работу.

– О, – смутилась я. – Значит, мне нужно съезжать?

– Боюсь, что так, дорогая. В любом случае, я думаю, время пришло. Дженни нелегко принимать то, насколько мы с тобой стали близки, учитывая, что вы примерно одного возраста. Я думаю, она чувствует себя как бы отодвинутой или, прямо скажем, замененной. Я уж не стала напоминать ей, что это она переехала в свою чертову Австралию.

Я рассмеялась.

– Но вот так получилось, – продолжала Фиона, разглаживая уголок ковра. – Возможно, ей нужно было поскучать по мне.

– Я буду скучать по тебе, – призналась я.

– Я тоже буду скучать по тебе.

Прихлебывая имбирный чай, я наблюдала, как малиновка ныряет с бортика каменной ванночки для птиц, наполненной водой, прямо на середину и радостно там барахтается.

– Тогда сегодня и соберу вещи, – объявила я.

– Ой, – отмахнулась Фиона. – Дженни не будет еще несколько недель. Не торопись, птенчик.

Листва на деревьях потемнела. Солнце хотя и светило ярко на чистом небосклоне, но траектория его движения с каждым днем становилась все ниже, а тени от деревьев все длиннее.

– Все в порядке, Фи, – сказала я. – Думаю, ты права, время пришло.

– Я не имела в виду сегодняшний день! – запротестовала Фиона, смеясь, хотя на глазах выступили слезы. – Я почти не вижу тебя в последнее время – ты же здесь никогда не бываешь. Я надеялась, что мы сможем нормально проститься, приготовлю тебе прощальный ужин.

Она была права: я действительно не жила здесь с тех пор, как мы вернулись из Корнуолла. С того момента стало само собой разумеющимся, что я каждую ночь оставалась в Олбани. Здесь, у Фионы, осталось не так уж много моих вещей: мой летний чемодан был у Генри, и сюда я наведывалась всего пару раз, чтобы забрать книги и теплую одежду. В какой-то мере это было облегчением, когда она попросила меня съехать. Я уже больше не могла платить арендную плату, какой бы щадящей она ни была.

Я поднялась в свою мансарду, где обитала последние два с половиной года. На сбор оставшегося имущества не ушло много времени, я не