Братья стоили один другого. Миша любил рассказывать байки из своей жизни:

– Мне было тринадцать, когда я пришил первого человека. Баба была. На рынке в Душанбе поймала меня за руку, которой я шарил в ее кармане. Я ее ударил ножом.

Йошка слышал, что Пашу полгода назад зэки удавили в камере. Миша же сидит в камере смертников и ждет ответа на прошение о помиловании. Может и дождаться – сейчас всех милуют. А может и не дождаться. На братьях висят девять убийств и покушений только на работников милиции – Паша с ходу стрелял в любого милиционера, который подходил к нему, к примеру, просто проверить документы. Перегрохали немало и гражданских. Начиная с тех, чьи квартиры грабили, и кончая прохожими, у которых не нашлось закурить. Сколько они народу отправили на тот свет – никто не знает. Только по пулегильзотеке Пашин «наган» использовался около двадцати раз.

С ними Йошка понял, что убить человека не так трудно. Главное, не смотреть ему в глаза и не думать, что перед тобой человек. Если работаешь ножом, представляй, что ты просто забиваешь кабана на окорок. Если с пистолетом – представь себя в тире. Да и что сожалеть, когда убиваешь не людей, а так, каких-то блеклых личностей из окружающего мира, которые служат для цыгана лишь местом охоты и добычи денег. Впрочем, братья под конец уже дошли до того, что начали убивать и своих – цыган, а это последнее дело и страшное преступление. На цыганском суде такие проступки издревле карались смертным приговором, который обычно приводился в исполнение булавой цыганского барона.

Йошка оставил братьев, когда понял, что они совсем сошли с ума. Сумасшествие это было заразное – он чувствовал, как вместе с ними катится в бездну безумия, и если сейчас же не остановится, то канет в ней без следа. И он убежал от своих соучастников. Слышал, что они его искали, чтобы прибить, – считали, что он предал их своим уходом. Каждый день он засыпал и просыпался со страхом, что откроется дверь и на пороге возникнут они. Они не просто пристрелят его. Он помнил, как братья поступили с поставщиком наркотиков, который их подвел: подвесили его на суку и всю ночь поджаривали на медленном огне… Когда Йошка узнал, что братьев арестовали, испытал величайшее облегчение. Вместе с тем он боялся, как бы они, рассказывая о своих похождениях, не выдали его. Пашка молчал до последнего. Мишка признал несколько эпизодов, но Йошка в них не участвовал. Йошка был благодарен братьям, что они не заложили его, считал, что они поступили как настоящие мужчины, как цыгану и полагается поступать.

Йошка благодарил судьбу, что она свела его с братьями. Теперь он многое знал, умел, не боялся крови. С таким опытом сегодня не пропадешь. Несколько раз, когда становилось туго, Йошка брал заказы и выполнял их четко и в срок. Более активно этой деятельностью он заниматься не хотел. Когда начинал мигать сигнал опасности – он моментально уходил в сторону. В последний раз он все-таки переступил черту. Не нужно было браться за убийство заместителя генерального директора ТОО «Барс»: и жертва, и заказчик – люди очень серьезные и темные, да и обстоятельства тоже. Заказчик вполне мог разделаться потом и с исполнителем, чтобы убрать лишнего свидетеля, – такая опасность вообще очень реальна для наемника. И все тревоги за каких-то десять тысяч долларов. Йошка решил на полгода пропасть из Нижнего Новгорода, где он прижился, и отправился в Москву.

В Первопрестольную он приехал с тремя литрами опийной настойки. Остановился под Москвой у соплеменников, которые и заказывали наркотики. Они жили в поселке Клязьма в доме, с виду обыкновенной дощатой развалюхе, зато обставленном внутри богато и добротно. У хозяев водились дорогие вещи, золотишко, во дворе стояла двадцать четвертая «волжанка».

Дом в Клязьме знали многие московские наркоманы. В дни завоза товара к нему выстраивалась настоящая очередь, машин набиралось, как на стоянке перед крупным банком. Наркоши стучали в маленькое окошко, оно отворялось, туда протягивали деньги, получая взамен коробок с анашой, ампулу с метадоном или пузырек с опийной настойкой. Милиция хорошо знала эту точку и время от времени делала на нее налеты. Обычно они заканчивались тем, что изымалась масса зелья, царапающихся, изрыгающих проклятия, лягающихся цыганок и цыган били резиновыми дубинками и омоновскими ботинками, привозили в Клязьминское отделение милиции, а потом выпускали. Привязать зелье к отдельному человеку практически никогда не удавалось – в руках и карманах наркотики никто не держал, покупатели ничего не хотели говорить, а если и говорили, то продавца опознать не могли, поскольку ничего, кроме женской ручки в окошке, не видели. Правда, один раз все же удалось посадить цыгана из этого дома. А еще один раз доказать продажу наркотиков матерью-героиней. Прокурор выпустил ее из-под стражи из гуманных соображений, и она тут же исчезла.

В то утро группа угро Московской области решила в очередной раз попытать счастья в клязьминской цыганской избушке – прошла информация, что туда поступила партия зелья. Дверь вылетела, как картонная, от удара омоновской кувалдой. В начавшемся бедламе кто-то то ли из цыган, то ли из милиционеров выплеснул на горящую плиту бидон с керосином. Когда Йошка вернулся из города в Клязьму, из такси вместо дома увидел тлеющие головешки и пожарные машины, которым уже было нечего тушить.

Большая часть Йошкиных вещей и денег стала золой. Куда деваться цыгану? В столице полно соплеменников, но он немногих из них знал достаточно хорошо, а с многими ему вообще лучше было не видеться. Гостиницы он не любил – они полны милиции и стукачей. Уезжать из Москвы рано – из-за недоделанных дел. Подумав, Йошка решил податься к старому приятелю – алкашу, балагуру и вору Костику Кощею. У того постоянно в доме толкутся самые разные люди, он всегда рад гостям, которые накроют хороший стол. А денег на то, чтобы накрыть стол, у Йошки пока еще хватало.

Кощей жил с бабкой в большой четырехкомнатной квартире. Все его родственники к этому времени сгорели от пьянства или сгинули в местах лишения свободы, от многочисленной семьи осталось лишь двое в огромной квартире. Нагруженный пакетами с провизией и бутылками, Йошка переступил порог и был принят как родной.

Они сидели вдвоем, пили, вспоминали былое. Бабке отнесли бутылку водки и несколько бутербродов в ее комнату. В восемьдесят пять лет она еще могла в одиночку освоить бутылку «беленькой». Когда пир был в самом разгаре, раздался громкий звонок в дверь. В квартире появился еще один человек – молодой высокий парень.

– Знакомься, Йошка, это мой друган.

– Сколько же у тебя друганов?

– И не сосчитать. У хорошего человека друзей должно быть много. И хорошего человека должно быть много. – Кощей удовлетворенно похлопал себя по толстому пузу.

Йошка, покачиваясь, встал и пожал парню руку:

– Здорово.

Он всмотрелся в незнакомца, и хмель мгновенно слетел с него. Ему показалось, что перед ним Паша Татарчуков. Покойничек… Тьфу, ну и мысли! Конечно, это совершенно другой человек. И лицо, и фигура другие. Но чем-то он был разительно похож на Пашку, какой-то исходящей от него силой…

«Убийца», – подумал Йошка и испугался этой мысли. Он видел на своем веку убийц, сам относился к ним. Но таких, в ком горит этот адский огонь, – только Пашку Татарчукова. И вот этого парня.