И, уже блеснув бесшабашной улыбкой, она подумала, что, еслибы такая ситуация сложилась в одном из ее романов, обаятельный убийца запростонашел бы канувшую в никуда обворожительную жертву. Поскольку Алёна гуляла сЛизочкой в сквере на Монтолон, значит, она живет неподалеку. Стало быть, искатьее нужно именно в этом районе – через Гизо. Круг поисков сужается… до точки,потому что можно спорить: отнюдь не пачками оформляются приглашения в Россию! Аесли даже и пачками… Никита не обнаружит Алёны Дмитриевой, но найдетприглашение на имя Елены Ярушкиной. Елена и Алёна – это ведь практически одно ито же… Предположим, это сходство заронит в коварную душу киллера семенаподозрения. Что бы сделал в такой ситуации сообразительный злодей из романовписательницы Дмитриевой? Во-первых, поинтересовался бы, что за семья приглашалак себе эту Елену. А узнав, что там есть маленькая дочь по имени Елизавета илиЭлизб… Ну какие еще могут быть сомнения? Конечно, для надежности можнопозвонить в Москву, в издательство «Глобус», и, наплетя семь верст до небес,выцыганить у доверчивых редакторш, кто скрывается под псевдонимом АлёнаДмитриева. И тогда все сомнения отпадут.

А между прочим, всякое может быть. Никита Шершнев отнюдь недурак. Уж не глупее выдуманных Дмитриевой персонажей! И ведь Бертран прав: подудар попадает не только она, но и Марина с Морисом. А Лизочек?!

В самом деле, почему Алёна так беззаботна? Совершенно как таптичка, которая ходит веселу по тропинке бедствий, не предвидя от сего никакихпоследствий. Думает, что всякая стрела всегда и непременно пролетит мимо? Новедь сказал же мудрейший Василий Андреевич Жуковский:

Все великое земное

Разлетается, как дым:

Нынче жребий выпал Трое,

Завтра выпадет другим.

Почему Алёна уверена, что завтра или послезавтра этот самыйжребий не выпадет ей?

– Еще скажите спасибо, – подлил масла в огоньБертран, – ведь Шершнев не подозревает, что вы в курсе его дел с ДениМортом. Тут уж они вдвоем на вас охоту открыли бы: и Шершнев, и тот, ктозаказал моего старинного соперника.

– Спасибо, – уныло проговорила Алёна.

Неужели Шершнев и в самом деле этого не подозревает? Да врядли… Небось сообразил, что барышня она ушлая и вполне могла успеть сунуть нос втолько что пришедший факс. Теперь он вправе ждать от Алёны какой угоднопакости, словно от притаившейся в организме атипичной заразы…

Невесть почему вспомнилась любимейшая песня любимейшейгруппы:

И теперь,

Как атипичная зараза,

Она убьет меня не сразу

И, может быть, оставит жить…

Ой нет, вот на это малая надежда, что оставит жить!Добравшись до нее, Никита вряд ли будет таким же любезным, каким он был всквере на Монтолон… И если еще вспомнить второй закон Чизхолма: когда дела идутхуже некуда, в самом ближайшем будущем они пойдут еще хуже, – дляоптимизма вообще не остается места! Птичка уже не ходит веселу по тропинкебедствий…

Алёна вернулась от Бертрана в состоянии самом подавленном. Икогда Марина в тот же вечер завела свою любимую песню:

– Ну какая жалость, Алёна, что вы завтра не едете снами в Мулен! Лизочка так к вам привязалась, она будет без вас скучать! –Алёна с вымученной улыбкой кивнула:

– Еду, уговорили!

Марина и Морис, а главное, Лизочка так неподдельнообрадовались, что у Алёны сразу отлегло от сердца, и жизнь показалась не стольуж мрачной. У нее совершенно вылетел из памяти очередной закон какого-то тамзаписного пессимиста: если вам кажется, что ситуация улучшается, значит, вычего-то не заметили.

Вот как эту змею на дороге…

Следовало ожидать, что дело выльется в огромный скандал снеприличными разоблачениями. Однако… однако ничто не изменилось – заисключением того, что Мия была немедленно уволена. Причем Анна втихомолку ейочень сильно пригрозила, что распустит везде слух о ее лесбийских пристрастиях,и тогда ей нигде в русском заведении работы не дадут (в то время хотя быписаные приличия еще были сильны), останется только на панель. Тем паче что Миянашла работу в модном доме, maison de haute couture, именно что средимолоденьких красавиц, и хозяева, конечно, немедля выгнали бы ее с волчьимбилетом, когда б узнали о ее пороке… А, между прочим, среди мужчин того времениуже много было гомосексуалистов (некоторые, например, наш Лифарь, да иСоммерсет Моэм, да и знаменитый Жан Кокто, даже кичились этим), проституты былии в Пигале, в том числе русские, на все вкусы. Но мужчинам это прощалось,гомосексуалисты в ту пору много силы начали забирать – что в искусстве, что вмоде, а женская эмансипация до открытого одобрения лесбиянства тогда еще недошла.

Мия испугалась и крепко держала язык за зубами. Она даже нестала брата своего подбивать уйти, хотя это был самый лучший способрасквитаться с Анной… Впрочем, тогда еще никто не знал, что Анна влюблена вМаксима, она это до поры до времени скрывала, она только подкрадывалась пока кнему, словно кошка к мыши…

А вот, к слову, о кошках. Конечно, Мия отомстила: не таковаона была, чтобы просто убраться с работы, хвост поджав, тем паче что считаласебя правой, – но отомстила очень своеобразно. Потом я много размышляланад тем, какие странные последствия имела эта ее месть для всех нас, не толькодля Анны. Анна-то как раз ничего узнать об этом не успела… Но ладно, ближе кделу, как принято выражаться на моей бывшей родине!

Анна терпеть не могла кошек. Была у нее такая особенность!Теперь сплошь и рядом употребляют такое слово – аллергия, и я многих людейзнаю, у которых аллергия на кошачью шерсть, даже при одном только виде кошкичесотка начинается, удушье… Никакой чесотки у Анны не возникало, удушья тоже,но при одном виде – нет, даже запахе кошек она просто свирепела и теряла всякийрассудок. Это было чуть ли не единственное условие (кроме безусловнойпорядочности, конечно: чтоб не воровали в ресторане!), которое она ставиласвоим служащим: чтобы кошек не держали. Чтобы даже мало-мальской понюшкикошачьей от них не исходило! Люди это условие по мере сил исполняли. Но была унас одна девушка, Настя Вышеславцева… хористка, с чудным серебристым голоском,но главное – это была ее манера петь, необычайно живая, вот уж воистину –проникновенная, в самое сердце проникающая, и когда она заводила:

Ко-о-олокольчики мои,

Цветики степные,

Что глядите на меня,

Темно-голубые… —