Это был Игорь повзрослевший и не то чтобы постаревший… а,как бы это поточнее сказать, уставший от жизни, в которой, такое впечатление,ничего хорошего не нашел. Именно эти бесплодные поиски проложили циничные складкиу рта, пометили виски яркой сединой, провели бороздки по лбу и напряглиморщинками кожу вокруг матово-черных глаз. Да, вот в чем прежде всего отличие:кумир сердца Алёны сияет и светится, словно солнышко, не зря же она то и делоназывает его глаза черными солнцами (беззастенчиво цитируя при этом Бунина, ноникому об этом, разумеется, не сообщая), а этот новый Игорь, наоборот,поглощает окружающий солнечный свет, «перерабатывая» его в некий полумрак.Кроме того, этот другой, чужой Игорь явно чем-то измучен, то ли заботами, то либолезнью, нечто страдальческое таится в изломе его узкого рта, однако Алёнапоняла, что он сжился со своими страданиями и даже научился, невзирая на них,получать от жизни максимум удовольствия – например, изучая насмешливым, раздевающимвзглядом хорошеньких незнакомок…

Что характерно, удовольствие было взаимным.

Нет, не в том смысле, что Алёне так уж нравилось, когда еепублично раздевают (наедине – это пожалуйста, сколько угодно, и чем скорей, темлучше!), а в том, что она тоже с удовольствием посматривала на незнакомца,который совершенно определенно попадал в разряд тех мужчин, которых онаназывала «волнующими» и к каким еще недавно принадлежал и некийрусско-французский киллер, спасаться от мести коего Алёна примчалась в Мулен…Не зря, как выяснилось: вот словно бы поглядела в повзрослевшие, поумневшие,усталые глаза своей роковой любви…

И она, как обычно, задумалась: а влюбилась бы она в Игоря стаким же ошалелым, девчоночьим самозабвением, как влюбилась сейчас, если бывстретила его не сияющим и сверкающим юнцом, а именно вот таким: уже взрослым идаже усталым от прожитых лет? И, как всегда, она не смогла ответитьопределенно. Зато Алёна совершенно точно знала, что вот этот неизвестныймужчина ей очень нравится: нравится весь, от этой резкой седины иутомленно-циничной полуулыбки – и до того, как он сидит, обмахиваясь шляпой иположив на колено худую загорелую щиколотку. Его мокасины из отличной кожи былинадеты на босу ногу, и это тоже ужасно понравилось Алёне, хотя и шло, наверное,вразрез с требованиями этикета и хорошими манерами. Именно этим незнакомец ещебольше очаровал эпатажную детективщицу, которая и сама-то вечно шла счем-нибудь или кем-нибудь вразрез, не особенно вписывалась в какие-то рамки.Эти небрежно оголенные щиколотки, эти очень аккуратно поддернутые на коленяхсероватые брюки, эта светло-зеленая футболка под легким льняным пиджаком,легкая шляпа, которой он так изысканно обмахивается, – любимый Алёнинстиль в мужской одежде! А если он еще и ходит, сунув руки в карманы, тогдавообще караул!..

Нет. То есть да, все это было, все нравилось Алёне, но неэто и даже не мимолетное на самом-то деле сходство с любимым, противным,обожаемым, невыносимым мальчишкой привлекло ее до такой степени, что она глазне могла отвести от незнакомца. Он был ей интересен, вот в чем дело! А вернее,он ее заинтриговал.

Заинтриговал настороженностью, которая так и сквозила вкаждом его взгляде, в каждом жесте или мимическом движении. Здесь всевеселились или скучали – он один, чудилось, ждал… увы, вовсе не мимолетнойвстречи с красивой русской женщиной! Чудилось, каждую минуту он ждал какого-топодвоха от судьбы, а то и удара в спину.

А может быть, даже контрольного выстрела в голову.

Чтобы перейти к этому новому этапу моей жизни, надо сказатьнесколько слов о Мии Муравьевой, которая сыграла такую судьбоносную роль в моейсудьбе.

Ее отец был блестящий офицер, полковник Генштаба, мать –актриса, танцовщица из провинциального театра, на которой он женился пострастной любви, хотя это был, конечно, дикий мезальянс. Впрочем, нечтоподобное случалось в высшем свете: обвенчался же блестящий кавалергард ВасилийШангин с этой знаменитой певицей, Надеждой Плевицкой, которая была некогдалюбимицей последнего государя-императора, а потом стала агентом НКВД в Париже иучаствовала в похищении главы РОВСа генерала Миллера! Были скандальныеморганатические браки и среди членов императорской фамилии: великий князьГавриил Константинович сочетался с Антониной Нестеровской. Ну что ж, он ни дняне пожалел об этом, Нестеровская даже жизнь ему спасла, вызволила избольшевистской тюрьмы, на коленях умолила всеми ненавидимого и презираемогоМаксима Горького и его collaboratrice (сотрудницу, как ее иронически называли впрессе) Андрееву хлопотать за великого князя перед Троцким! А общеизвестнаяМатильда Кшесинская?.. Но, как говорится, что дозволено Юпитеру, не дозволенобыку, к тому же Плевицкая, Кшесинская, да и Нестеровская, если на то пошло,были настоящими, знаменитыми актрисами, а тут – бог весть какая-то танцоркачуть ли не из оперетки. Родственники полковника Муравьева были просто вне себяот его безумной затеи. Особенно мать злобствовала: она отказалась дать своеблагословение сыну, а когда он все же обвенчался со своей «плясавицей» (так онаназывала ненавистную невестку), да еще вдобавок первую свою дочь молодыесупруги назвали Соломией (для религиозной бабки это была однозначно та самая«плясавица» Соломея, которая выпросила себе у царя Ирода голову ИоаннаКрестителя!), она прокляла и сына, и его жену, и их потомство. Ну что ж,видимо, она и впрямь знала толк в проклятиях…

Сначала-то, даром что карьера генштабиста Муравьеваокончилась, они жили хорошо: отец отличился на Русско-японской войне, былтяжело ранен и вернул себе уважение общества; к тому же они получили послеумершей матери большое наследство. Старуха скончалась от удара после рожденияМии – от злости, я так понимаю, скончалась, – не успев, как намеревалась,лишить сына наследства. Однако золотое время Муравьевых да и всей России скорокончилось – революция случилась. Мия всегда была больше мальчишка, чемдевчонка: младший брат ее учился в университете, а она ушла в армию и, хотьпобыть в окопах ей не удалось, служила сестрой милосердия в войсках Деникина.Остальные Муравьевы бежали в Крым, где и встретились с Мией, потом все вместеэвакуировались на военном корабле в Галлиполи и Константинополь. Здесь ихспасла от унизительного нищенствования помощь Франко-Оттоманского банка иКрасного Креста. Удалось даже взять билеты на пароход до Марселя, идущий черезГрецию. В пути полковник Муравьев умер, так что во Францию две «плясавицы»(мать обучила Мию своему искусству) и младший из Муравьевых, Максим, прибылиосиротевшими.