вопросов. Да кто здесь о нём знает, кроме меня, да теперь, вот, его? Вряд ли, кто-то в Лоранде пытался свести одно к одному, чтобы вычислить этот ход, узнать о его расположении. Если подумать, я показывал сыну врага своей семьи ход, через который тайно можно было попасть в Лоранд. А что, если замок попадёт в осаду, и враги пройдут под землёй сюда? Об этом я не думал, но всё же верил, что моему отцу хватит мозгов обыскать мою башню, найти этот лаз и закрыть его, но только после того, когда меня уже здесь не будет.

— Там глубоко? А слишком узко? А тупиков нет? А далеко?

Он заваливал меня вопросами, и я посмотрел ему в лицо, высвеченное алыми сполохами факела.

— Ты вообще домой хочешь?

— Хочу…

— Тогда заткнись и не задавай вопросов. Хорошо?

Я спустился первым, потом подождал, пока спустится Патрик, снова поднялся и закрыл за нами дверь: не стоит держать её открытой, мало ли что, закон подлости ещё никто не отменял.

Я высвечивал путь факелом и шёл первым, я уже был здесь однажды, мне было легче, я слышал, как Патрик тяжело дышал у меня за спиной и вздыхал, будто задыхался с каждым шагом. Я свернул за угол и сделал несколько шагов, когда понял, что ничего не слышу за собой.

Обернулся. Какого чёрта? Где он? Куда делся? Да что б тебя, Патрик, куда ты провалился?

Я поспешил назад. До этого я был здесь со свечами, они меньше давали света, и обстановка вокруг сейчас казалась более тяжёлой и гнетущей. Все эти каменные плиты, тонны земли над головой, непроглядный мрак и неподвижный воздух. Я уже хотел быстрее выйти на поверхность, а приходилось идти назад, возвращаться обратно. Что могло случиться? Куда он запропастился?

За одним из поворотов я нашёл его, сидящим у стены с низко склонённой головой. Факел высветил его светлую макушку и ладони, обхватившие колени.

— Что случилось? Какого чёрта, Патрик? — Я набросился на него сходу. Все эти задержки злили меня, и я уже начал жалеть, что взял этого мальчишку с собой.

— Какого — чего? — Он поднял голову и посмотрел на меня снизу. Меня поразила его неестественная бледность и огромные глаза в пол-лица, что с ним?

— Тебе что, плохо?

— Я не могу… Я задыхаюсь… Я не могу здесь дышать… Моё сердце… Это — могила… Это — склеп… Мы не выберемся отсюда… Сейчас всё рухнет, и нас завалит насмерть… Мне… Мне страшно… Как никогда ещё не бывало…

Я опешил. Вот об этом я не подумал. Я-то был здесь однажды, а он нет. Я — выходец городских джунглей и не боялся всяких узких щелей и маленьких комнат, например, лифтов… А этот… Где он был? Да чтоб тебя, честное слово!

Он что, так и собирается сидеть здесь и жалеть себя, бедненького? Возвращаться назад я не собираюсь, ещё чего. Уже столько прошли, да и дверь эту открывать изнутри я не пробовал, хватит ли мне сил сделать это? Это как канализационный люк из-под земли открывать, стоя на лестнице. Да и что, просто оставить его, что ли? Выпустить, а самому уйти? Его завтра же прижмут, он всё и выложит, да и он мне нужен, в конце концов! Я не умею плавать! Если эта проклятая лодка перевернётся, я пойду ко дну, как колун! Да и он сам, какого чёрта, он что, хочет попасть в лапы этих инквизиторов? То бишь свидетелей…

— Слушай… — Я опустился к Патрику и заглянул ему в глаза, свет горящего факела плескался в его огромных зрачках. Я бы не сказал, что здесь было душно, а на лбу Патрика блестели капельки пота. Что это с ним? — У тебя что, клаустрофобия?

— Чего? — шепнул сухими губами.

— Ты домой хочешь? Ты ещё хочешь увидеть своего отца и своего брата? Ты понимаешь, что мы теряем время? Мы и так долго собирались, луна полная, провозимся, начнётся рассвет, и нас увидят со стен замка… Ты этого хочешь?

Сын графа смотрел на меня и молчал. Я понял, что простыми доводами рассудка до сознания его не достучишься. Он понимает, он всё понимает, но он и с места не сдвинется, как зомби с остановившимся взглядом, его словами не проймёшь. Он весь во власти своего ужаса.

Фобии… Я ненавидел это, честное слово! Ну как это может быть, взрослый человек и вот такой вот детский страх?

— Слушай, назад я тебя не поведу, мы зашли вдвоём и выйдем отсюда вдвоём… Ты мне нужен…

— Я не могу…

— Можешь, всё ты можешь… — Он вдруг резко перебил меня:

— Нет! Нет! Не заставляй меня!

— А домой? Ты хочешь в свой Нандор к папочке-графу?

— Да! Я хочу домой, но… — Вот теперь я его перебил:

— Да к чёрту твоё «но»! Слышишь меня? Вставай и пошли!

Я резко поднялся, светя факелом сверху, стоял над Патриком и думал, стискивая от досады зубы. Вот угораздило же связаться с этим нытиком. Тоже мне, сын графа, слюнтяй, размазня… Стоп! Я мысленно остановил себя. Я ничего не знал о фобиях. Знал, что они бывают разные. При арахнофобии боятся пауков, при коулрофобии — клоунов… А что ещё? Чем тут поможешь? Я не психолог, я даже не представляю, что в подобных случаях говорят и делают. Чёрт! Но я прямо физически чувствовал, как уходит время.

Я снова опустился к Патрику на уровень его лица. Как там в американских фильмах делают?

— Успокойся, хорошо? Медленно вдыхай воздух на всю грудь, расправь плечи и дыши. Спокойно, размеренно, всеми лёгкими… И выдыхай так же медленно… Через нос… Думай о чём-нибудь приятном… Ты любишь свой Нандор? А брата? Я его видел… И отца твоего видел… — Чёрт! Что я несу? Я не должен говорить ему, что бывал в Нандоре, мы договаривались об этом с отцом. Но глядя на Патрика, я сомневался, что он что-то запомнит из того, что было здесь, под землёй.

Он дышал, и я дышал вместе с ним, мы как два дурака сидели в подземном ходу — успокаивали нервы