будто наспех слепленное из пожеванной резинки личико. Ребенок внимательно смотрит на Айзека, и во взгляде этих огромных выпученных глаз мерцает целая вселенная. Малыш очнулся. Малыш узнает его. Малыш. Его сын.

Словно по мановению руки чернота исчезает. Туман рассеивается. Айзек обнаруживает себя твердо стоящим на земле. Остается только крошечная кроватка посреди пустой больничной палаты. Только ребенок и склонившийся над ребенком отец. Малыш смотрит на него снизу вверх и, явно узнав, издает звук, похожий на отрыжку, и начинает пускать пузыри. Даже в этом стеклянном ящике он умудрился подрасти. Он выглядит таким… живым. Одна из медсестер – Айзек не обращает внимания, какая именно, – подходит к кроватке и отсоединяет еще пару проводов. Она дает ему отмашку и просит быть аккуратнее. Айзек наклоняется, протягивает к сыну удивительно твердые, учитывая обстоятельства, руки и впервые за несколько месяцев прижимает его к себе. Он укачивает его, баюкает – и что-то щелкает внутри, будто провернувшийся в замке ключ. Все снова обретает смысл. Айзек вздыхает, закрывает глаза и пару минут просто стоит, сжимая в руках ворочающегося коротыша – такого хрупкого, такого теплого. Его захлестывает давно забытое чувство. Чувство… наполненности. Наверное, его друг назвал бы это чувство уаууу.

Эгг. Айзек открывает глаза. Смотрит на своего сына. Потом смотрит на дверь. Малыш крепко спит у него на руках. Айзек осторожно проходит по комнате, продолжая укачивать коротыша, чтобы тот не проснулся. Его зрение прояснилось, как и его разум. Он пытается вспомнить, где видел Эгга в последний раз. В приемной? На автостоянке? В машине? Он понятия не имеет. Айзек подходит к двери, легонько толкает ее ногой и выглядывает в коридор. Он ищет хоть какой-нибудь намек на присутствие своего напарника, но у палаты толпится слишком много людей. Кто-то улыбается, кто-то плачет, кто-то снова хлопает в ладоши. Айзек не обращает на собравшихся никакого внимания. Он заглядывает им за спины, смотрит им под ноги. Стоя в другом конце коридора, за ним наблюдает все еще сияющая Джой, и он со слезами на глазах улыбается ей в ответ. Там, за ней, за ее правой ногой, он кое-что замечает.

Из открытых створок лифта валит дым, будто кто-то рассыпал там сухой лед. Айзек отчетливо слышит нарастающий канон синтезаторов и электрогитар. Или это гудят медицинские аппараты? Освещение в коридоре становится неоновым. Или просто больничные лампы потускнели из-за скачка напряжения? Айзек моргает – и все люди исчезают. В этом потустороннем свете, меж зеркальных стен стоит одна-единственная фигура. Полуметровый комок взъерошенного ярко-белого меха. У него пухлое пузико, маленькие желтые ножки и руки настолько длинные, что громоздятся по обе стороны от тела снежными взгорками. Ладошки у существа тоже желтые, как и занимающее примерно две трети туловища лицо. Крошечные круглые ноздри выглядят так, будто были проколоты булавкой, а вечно опущенные уголки рта придают мордашке обманчиво недовольное выражение. Существо смотрит на Айзека своими огромными, блестящими, будто отполированный мрамор глазами. Музыка становится громче, дымка, стелющаяся по полу пустого лифта, тает. Уголки маленького ротика едва заметно приподнимаются. Айзек качает на руках крепко спящего сына, чувствуя, как на глаза снова наворачиваются слезы.

– Спасибо, – говорит он.

– Уаууу, – отвечает яйцо.

И исчезает за сомкнувшимися дверями лифта.

СПИСОК ДЕЛ

Убрать кухню

Вычистить холодильник

Разобрать почту

Разобрать файлы Мэри

Сделать генеральную уборку

Подстричь газон

Позвонить маме

Посадить цветы

Разобрать одежду Мэри

Отдать одежду на благотворительность

Подстричься

Прибраться в кабинете Мэри

Разобрать верхний этаж

Некоторое время спустя

Айзек Эдди стоит на мосту. Там, где ему и положено быть. Он оглаживает рукой теплый плоский каменный парапет. Перед ним до самого горизонта расстилается бесконечность. Всеобъемлющая, первозданная, она растекается по холмам пурпурным вереском, напоминая какой-нибудь инопланетный пейзаж. Ветер скользит по поверхности воды, шелестит в кроне приютившегося за мостом дерева. Под деревом, подергивая лапами, спит пушистый бордер-колли. Рядом с Айзеком стоит Эстер Морэй. На руках она держит своего внука. Он ерзает, агукает, тянет куда-то свои маленькие ручки, ни капли не смущаясь обожающих взглядов мужа и сыновей Эстер. Айзек улыбается своей второй семье. Улыбается коротышу. Лица у обоих заметно покруглели.

«Наели щечки», – сказала бы Мэри, потрепав обоих по этим самым «щечкам».

Айзек поворачивается и улыбается жестяной коробке из-под печенья с надписью «Уокерс», которую держит в руках.

– Мы на месте, – говорит он. – Вот ты и дома.

Дом. Он там, где сердце, как любил говаривать один его старый приятель. А может быть, там, где отдыхаешь душой. Недавно Айзек осознал, что так и не смог найти точного перевода уаууу. Но сейчас, стоя в окружении своей второй семьи, он чувствует, что ему наконец удалось в полной мере постичь суть этого загадочного инопланетного слова.

«Все будет хорошо», – обещала ему Мэри, когда они в последний раз вместе стояли на этом мосту.

Вероятно, Айзек никогда не сможет заштопать все свои душевные раны, но он определенно идет на поправку. Он больше не видел Эгга. Да и не рассчитывал увидеть. Айзек представляет его за много световых лет от Земли в окружении тысяч таких же яиц. Эгг там, где должен быть. В конце концов, Айзек не пришелец. И не робот. Он человек, живущий среди людей. Его окружают те, кому не все равно. Его семья. Ее семья. Их друзья. Требовательные клиенты, добрые соседи, болтливый – иногда чересчур – парикмахер, первоклассный психотерапевт. Они не позволят ему сдаться. Как и сын, унаследовавший мамину улыбку.

Собака негромко гавкает. Один из близнецов шмыгает носом. Айзек любуется рекой, пологими пурпурными холмами, насыщенным августовским небом. Любимый вид Мэри. Все вокруг словно замирает. Возможно, у него, как обычно, разыгрывается фантазия, но ему кажется, будто жестяная коробка слегка вибрирует в его руках. Мэри не хотела, чтобы ее засунули в гроб и похоронили в земле под холодным каменным памятником. Это слишком мрачно. Слишком фатально.

«И банально, – добавляет голос Мэри из воспоминаний. – Лучше развей меня над океаном или сожги на костре, как викинга».

Возможно, следующим в ее списке было бы именно это место.

– Уверен? – спрашивает Эстер.

Айзек отрывает взгляд от пейзажа. Он уже принял решение. А еще он так и не признался Эстер, что изрядная часть Мэри въелась в ковер, лежащий в его гостиной. Другая ее часть оказалась в утробе пылесоса, чтобы потом стать удобрением для георгинов, примостившихся на садовой клумбе у самой террасы. Айзек даже учит коротыша называть эти цветы мамой.

– Она