удастся создать противоядие. Антивирус, который сумеет уничтожить Пандору. Но для этого нам нужен её исходный код.

Дверь открылась, и госпожа Розен вошла с подносом в руках. Она поставила на стол чашку латте макиато и стакан воды. Вайзенбергу она принесла чай. Она была удивлена бледным и подавленным видом профессора.

— Что-то не так, профессор?

— Госпожа Рознер, отмените, пожалуйста, мой доклад. Пусть доктор Лемберг выступит вместо меня. Всё равно презентацию готовил он. Декану скажите, что я себя неважно чувствую.

— Но, господин профессор…

Вайзенберг бросил на неё строгий взгляд.

— Исполняйте, пожалуйста, что я вам говорю!

Секретарша кивнула и несколько сконфуженно покинула кабинет.

— Я знал, что этот день придёт, — сказал Вайзенберг после того, как закрылась дверь.

— Вы знали? — спросил Марк. — Но ведь вы только что говорили, что нас от искусственного интеллекта отделяют десятилетия.

Вайзенберг кивнул.

— Мне так казалось. Наверное, я принимал желаемое за действительное. Я всегда опасался, что компьютеры нас обгонят. Вот только не думал, что застану этот момент.

— Никто не мог вообразить себе такого, — сказала Лиза. — Райнер Эрлинг был гениальным программистом. Если бы он не…

Вайзенберг покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Эрлинг не виноват. Он, вероятно, поспособствовал тому, что этот день настал раньше, чем мне хотелось бы. И он настал, потому что был неизбежен.

— Что вы имеете в виду? — спросил Марк.

— Эволюция, — сказал Вайзенберг. — Зарождение интеллекта — неизбежное следствие эволюции.

— Но эволюция — процесс биологический! Вайзенберг покачал головой.

— Эволюция — это математический принцип. Очень простой принцип: вы репродуцируете что-то, копии получаются не совсем точными, и какие-то из них работают лучше, чем остальные. Лучшие копии будут репродуцированы с большей вероятностью, и так далее. Репродукция, мутация, селекция. Если есть три этих элемента, перед нами — эволюция, согласны вы с этим или нет. Довольно простой алгоритм. Он находит применение в биологии, и точно так же — в техническом прогрессе.

— Вы хотите сказать, что машины, самолёты и компьютеры возникли как бы сами собой, подобно жизни на Земле?

— Не без вмешательства человека, конечно. Но ведь их никто не создавал, я имею в виду, изначально. Никто из древних людей не сидел и не планировал, что когда-нибудь их потомки будут разъезжать в вонючих консервных банках, для этого сначала надо бы изобрести колесо. Просто вдумайтесь, как происходит технический прогресс: некто изобретает нечто, возможно, у него есть грубое представление, что выйдет из его открытия. Но в итоге оно служит совершенно другим целям. Когда Конрад Цузе изобрёл компьютер, вряд ли он предвидел, что однажды с его помощью молодёжь начнёт охотиться на «зелёных человечков». Пятьдесят лет назад Джеймс Уотсон, основатель IBM, полагал, что спрос на компьютеры во всем мире не будет превышать и дюжины. Сегодня компьютеров в мире втрое больше, чем людей. И их число продолжает расти.

Вайзенберг отпил чай.

— Вдумайтесь: кто на самом деле царствует на нашей планете? Предположу, вы уверены, что хозяин мира — человек. Но как этот мир будет выглядеть для инопланетянина, если тот приземлится на Землю? Первыми он увидит шумные металлические коробки, рассекающие туда-сюда на четырёх колёсах. Может быть, он назовёт их нефтесосами. Он придёт к мысли, что «нефтесосы» разводят для себя помощников, которые их репродуцируют и снабжают пищей. Эти помогающие им существа даже ведут войны за пищу для «нефтесосов» и строят новые и новые поверхности, по которым те передвигаются. Постепенно наша планета превращается в место с оптимальными условиями для существования «нефтесосов», а прежние формы жизни — деревья и трава, например, всё больше с неё вытесняются, — Вайзенберг вздохнул. — Научно-фантастические фильмы пророчат нам сценарий, по которому в будущем машины захватят власть на Земле. Думаю, это уже произошло. Только мы не заметили.

Марк некоторое время молчал. Он не мог решить, кто перед ним — гений или сумасшедший.

— Ноавтомобилинеживыесущества! — воскликнулон. Вайзенберг кивнул.

— Нет, конечно, по крайней мере, согласно распространённым определениям слова «жизнь». Но это неважно. Эволюционируют и неживые объекты, когда репродуцируются и мутируют. Возьмём, к примеру, вирус гриппа. Он не более живой, чем машина. Наоборот, даже у автомобилей, по крайней мере, есть обмен веществ, а у вирусов его нет. Попробуйте отыскать среди распространённых определений живого организма такое, которое покрывало бы водоросли, гидру и муравья, но исключало бы города.

Марк задумался. И правда, любое определение жизни из тех, что были ему известны, включало в себя критерии наличия у объекта обмена веществ и способности к репродукции. В некотором роде города соответствовали этим критериям. И разве многоклеточные организмы, такие, как человек, не были, по сути, огромными городами, сложными симбиотическими группами миллиардов отдельных клеток? Интересная мысль. Однако…

— Однако мы определяем своё поведение, — заметил он. — Мы создали автомобили, потому что они нам полезны. Когда в них отпадёт надобность, мы их просто истребим.

Вайзенберг посмотрел на него испытующе.

— Да неужели? Я знаю кучу людей, которые с великой радостью истребили бы все автомобили. Но им это никогда не удастся. Из-за машин погибло намного больше людей, чем спаслось с их помощью. Не говоря о жертвах экологических катастроф и войн за нефть.

Он показал на фиалку, стоявшую на подоконнике.

— Я понимаю, что это звучит как бред, но нами управляют вещи, которые мы производим. Точно так же, как цветы управляют пчёлами. Пчелы используют цветы как источник нектара. Цветы используют пчёл как транспортное средство для пыльцы. Кто кем управляет? Эволюции без разницы. В течение миллионов лет она вынуждала растения зацвести прекрасными цветами. И у этих цветов лишь одна цель — управлять поведением пчёл. Это система взаимозависимости, которая привела к появлению практически бесконечного многообразия форм жизни.

Вайзенберг встал, вытащил из ящика письменного стола плитку шоколада и положил её на стол для переговоров.

— Представьте, вы пришли в крупный супермаркет, — продолжал он. — Тут вы наглядно поймёте, как работает эволюция в экономике. Десять тысяч продуктов конкурируют за ваше внимание и пытаются незаметно или явно повлиять на ваше потребительское поведение. Я однажды подсчитал: там, где я купил эту шоколадку, в среднем по размеру супермаркете, было сто пятьдесят четыре наименования от семнадцати производителей. Одного молочного шоколада было двадцать шесть сортов, каждый из которых вряд ли сильно отличается по вкусу от этого. Сто пятьдесят четыре наименования! Кому нужен такой выбор? Никому! Люди в недоумении стоят перед полками и, в конце концов, поддаются искушениям рекламы.

Единственная причина, по которой существует так много наименований шоколада, это — принцип эволюции. Производители конкурируют за покупателя. Они пробуют привлекать его разными вкусами, разными упаковками, разными ценами, разными