него. Лишь училищный сторож Бар- клаич, прозванный так за давнюю истопницкую службу при штабе Барклая-де-Толли, которой очень гордился, попался им навстречу с охапкой дров.

Петр отомкнул висевший на двери горнозаводского класса замок, пропустил вперед Семена и вошел сам. Затем заложил изнутри дверь на крючок.

Семен прошагал к окну, глянул в него рассеянно и вдруг оборотился:

— Обидно все же, что не пошел с нами никто!

— Как же никто?—удивился Петр. — Один Ми­шенька обещался и не пришел. Лешка не мог, он ночью к занятиям готовился, его проверять будут. А Федор еще два дня назад к матери в Полазну уехал. Хворает она.

— Пусть так... Но Мишеньку-то мы зря возле себя держим.

— Да это он пока такой. Придет срок, все пере­менится.

— Все переменится, —согласился Семен, — а Ми­шенька не переменится.

Петр осторожно извлек из кармана листочки мани­феста. С весны он хранился дома, в чугунной шкатул­ке, но третьего дня на него едва не натолкнулся отец. Теперь решено было спрятать манифест в комнате гор­нозаводского класса.

— И где мы его тут схороним? — усомнился Семен, обводя взглядом стены.      v

Петр улыбнулся:

— Есть тут одно место.

XVI

К исходу дня был схвачен на улице и приведен в контору заводской поэт Алексей Третьяков, прославив­шийся еще двенадцать лет назад одой на приезд госу­даря Александра Павловича в пределы Пермской гу­бернии. Он с видимым удовольствием прочел стихи, од­нако авторства своего не признал и был впредь до выяснения отпущен восвояси.

Вечером, оставшись один, Клопов несколько раз по-

вторил вслух запомнившиеся первые строчки. И почув­ствовал, что в них имеется иной, скрытый смысл. Он продекламировал их в полный голос — смысл не обна­ружился. Но Клопов уже испытывал то особое томле­ние, когда кажется, что вот еще одно усилие — и ты поймешь, вспомнишь. Но его-то и нельзя делать. Нуж­но притвориться равнодушным к открытию, на пороге которого стоишь. Поборов нетерпение, Клопов прошел­ся от окна к печи, поворошил бумаги на столе и, нако­нец, как бы мимоходом, повторил первые строчки. И вдруг вместо тех слов, которые он произнес, из глу­бин памяти проступили другие и, точно подогнанные, легли в ритм и интонацию первоначальных. Понимая, что именно эти возникшие теперь слова и есть перво­начальные, Клопов со смешанным чувством удивления и разочарования узнал в первых строчках стихов о Ло­бове переделку известной оды Державина.

Скрытый смысл не обнаружился. Зато вместо этого у него оказалась улика, могущая помочь в отыскании сочинителя.

К вечеру на улице потеплело. Клопов вышел из кон­торы и направился к училищу. Там, в одной из комнат верхнего этажа, размещалась заводская библиотека, бывшая целью его маленького путешествия. Сегодня по составленному им самим расписанию она должна была быть открыта.

Обязанности книжного смотрителя исполнял в ней Лешка Ширкалин. При появлении члена вотчинного правления он проворно встал, и это Клопову понрави­лось.

— Ах! — воскликнул он, потирая якобы озябшие ру­ки.— В зимний холод всякий молод! Не так ли, тезка?

Он прошелся по комнате и заметил, что, наступая на половицу, уходящую под ножки крайнего шкафа с книгами, заставляет тем самым звенеть в нем стекло. Стекло звенело тонко, как сосульки на ветру. Но Кло­пов все равно обратил на это внимание Ширкалина и велел назавтра передвинуть шкаф так, чтобы стекло не звенело.

Затем он спросил книгу «Иван Выжигин» сочине­ния господина Булгарина, которую ему хвалили в кон­торе.

Ширкалин отвечал, что книга эта в настоящее вре­мя занята у Федора Абрамыча Ламони.

— Ламони, говоришь, взял? — переспросил Клопов и продолжал, не дожидаясь ответа: — Вот про него го­ворят, образованный, мол! А ведь это с какого боку глянуть. Немецкий язык знает, не спорю. И лекарское свое дело понимает. А вот на счетах класть не умеет. Не учен, где рубли кладутся, где копейки. Срамота ведь?

Ширкалин молчал.

— А ну, покажи формуляр! — неожиданно приказал Клопов, усаживаясь за стол.

Он сам велел завести формуляр на все имеющиеся в библиотеке книги. И если книгу кто брал, то записы­вать, кто именно. Сделано это было не столько оттого, что книги пропадали, сколько для наблюдения за инте­ресами. Клопов сам время от времени просматривал формуляр и следил за строгостью его заполнения.

Ширкалин проворно положил папку с формуляром на стол и, раскрыв нужную страницу, линеечкой обо­значил то место, где записано было сочинение Булга­рина. Клопов удовлетворенно хмыкнул, перелистнул страницу и с неудовольствием обнаружил, что книгу под названием «История армянского дворянства» ни­кто ни разу не брал читать. Между тем книга эта была издана на средства господ владельцев и описывала, в частности, деяния их предков. Клопов с досадой поду­мал о том, что раньше почему-то он этого не заме­чал.

Нынешний владелец завода, Христофор Екимович, в Чермозе был лишь однажды, почти четверть века назад. Владельца, а тогда еще наследника, встречали колокольным звоном деревянной в те времена церкви, хлебом и солью. Сам Клопов в числе других служи­тельских подростков, чисто одетый, стоял у крыльца правления. Он помнил, как маленький человечек с не­русским худым и черным лицом появился откуда-то и стремительно взлетел по ступеням, топча цветные ков­рики домашней работы.

В Чермозе Христофор Екимович прожил недолго. Говорили, будто тоскует он. Водили к нему старух, и те давали наследнику в молоке соскоб мамонтовой кости, помогающий от бессонницы. Девок, слыхивалось, то­же водили.

С тех пор Клопов владельца своего никогда больше не видел. Но был твердо убежден, что когда-нибудь он

все равно пожалует в Чермоз. И по мере сил готовился к этому дню.

— Приедет вот, — сказал он Ширкалину, не пояс­няя, кто именно приедет, — увидит это... Как мы ему в глаза-то посмотрим?

И, ткнув пальцем в пустую графу напротив зане­сенной в формуляр «Истории армянского дворянства», велел записать книгу на него.

Ширкалин направился к шкафу.

Клопов же быстро отыскал по формуляру сочинения Державина. В библиотеке значилось две его книги, и против каждой из них стояла фамилия Мичурина.

— Это который из Мичуриных Державиным-пиитой увлекается? — как бы невзначай спросил он.

Ширкалин выискал в шкафу злополучную «Ис­торию». Внезапно спина его напряглась, а движения рук стали механически-бессмысленными.

«Знает», — подумал Клопов и еще раз порадовался собственной предусмотрительности. Следствие можно было полагать законченным.

— Не Семен ли Мичурин из горнозаводского класса?

— Я уж и запамятовал, —оборотившись, вымученно улыбнулся Ширкалин. — Виноват... Но, сдается, не тот Мичурин, не Семен.

— Какой же?

— Может, Иван Мичурин с Кизеловского завода. Вы ведь дозволили кизеловским книги давать.

Но