щелей между по­ловицами. Оттуда, несмотря на жарко натопленную печь, тянуло ночной стужей.

Склонившись, Клопов поднес шандал к окну. От быстрого движения пламя свечи сжалось в крохотный комочек, но сразу же вновь разрослось, и навстречу за- оконной темноте вытянулась длинная, золотисто-фиоле­товая луковица. Но в стекле, как в кривом зеркале, Клопов увидел лишь собственное отражение с маленькой головкой и огромным, текущим по стекольным рытви­нам животом.

Он провел шандалом вдоль окна. Теперь голова ста­ла огромной, а живот исчез совсем. Однако за окном ничего разглядеть не удавалось. Там чернели крыши, мерцал снег, и все это расплывалось в мареве свечного пламени на зеленоватом полупрозрачном стекле. От­крыть окно не было возможности, мешали вторые ра­мы, и Клопов начал испытывать некоторое беспокойст­во. Главным образом от того, что стук больше не по­вторялся.

Он спросил:

— Кто тут?

— Я это, — отозвались снизу. — Бога ради, Алексей Егорыч, простите, что в столь поздний час!

И Клопов сразу узнал голос Лешки Ширкалина. Узнал, хотя голос его был приглушен рамами, изменен волнением и ожиданием.

Он догадался наконец отвести руку со свечой назад. Совсем близко, на уровне собственного живота, Клопов разглядел мутно белевшее лицо Ширкалина, прижатое к стеклу. И понял, что именно о Ширкалине подумал он минуту назад, когда услышал стук в окно. Ему дав­но уже время было прийти. Еще день — и было бы поздно.

— Ступай к крыльцу, — сказал Клопов. — Сейчас отопру.

И почувствовал, что внезапное напряжение измени­ло и его голос.

XXI

Утром Клопов, чувствуя себя невыспавшимся и раз­битым, прямиком направился к управляющему. То, что он узнал ночью, было настолько чудовищно и настоль­ко превосходило самые смелые его предположения, что в одиночку нести груз этого знания он не решался.

Лешка, как было условлено, уже поджидал его у конторского крыльца, переминаясь на утреннем мо­розце.

— В коридоре пока обожди,— на ходу бросил Кло­пов.— Покличут тебя!

Прежде всего ему хотелось потолковать с Иваном Козьмичом наедине.

В коридоре было тепло. Лешка присел на стоявшую вдоль стены скамью, но тут же понял, что просто так сидеть, томясь ожиданием, он не сможет. Слишком много пришлось ему пережить за сегодняшнюю ночь, чтобы просто так сидеть и ждать. Он встал, присло­нился к косяку. Потом несколько раз прошелся вдоль скамьи взад и вперед. После опять сел. Еще ночью он надеялся, что никакого разговора с Иваном Козьмичом не будет, и не успел к нему подготовиться. А сейчас подходящие мысли в голову не пришли.

Он решил открыться именно Клопову и еще по одной причине. Известна была фанатическая преданность Клопова дому Лазаревых, и Лешка полагал, что член вотчинного правления постарается замять все дело, не подвергая его нежелательной для владельцев огласке. Теперь, однако, окончательно стало ясно, что прекрас­ное здание этого замысла возведено на песке. С при­влечением к делу управляющего оно грозило принять совсем иной оборот.

В этом отчасти виноват был сам Лешка.

Когда ночью Клопов в накинутом прямо поверх ниж­ней рубахи тулупе слушал его сбивчивые объяснения, Лешке казалось, что он понимает все, видит его, Леш­ку, насквозь. И, стараясь отмести эти мнимые подо­зрения в неоткровенности, Лешка говорил все больше и больше. В результате он рассказал все и обо всех, выговорив даже то, о чем с самого начала решил умол­чать. Он хотел представить общество в невинном све­те, и это ему не удалось.

Наконец, Клопов позвал его в кабинет управляю­щего.

Иван Козьмич сидел в большом кресле рядом со столом. Справа и слева от его коротких мощных бедер струились полоски покрывавшего сиденье желтого бар­хата. При появлении Лешки Иван Козьмич ничего не сказал, и лишь губы его, упрятанные в густой сивой бороде, сложились в неопределенную усмешку.

Войдя в кабинет, Лешка сделал несколько шажков, стараясь не повернуться при этом боком к управляю­щему, и замер у стены, под литографированными пор­третами лазаревских предков. Черноволосые и темно­глазые предки господ владельцев непроницаемо смот­рели в окно поверх Лешкиной головы. Среди них были руководители армянских переселений в Россию, тол­мачи русских посольств, отправлявшихся с берегов Не­вы к гилянам и кизилбашам, и просто удачливые ма­нуфактурщики. Как раз напротив кресла Ивана Козь­мича висел портрет Екима Лазаревича, владельца Фря- новской шелковой мануфактуры и любимца Екатерины Великой. Это он шестьдесят лет назад сначала взял в аренду, а потом приобрел у Всеволожских в вечное пользование Чермозский завод вместе с четырьмя тыся­чами крепостных людей. У Екима Лазаревича был ост­рый голый череп, и остатки волос, торчащие по бокам, казались продолжением ушей...

— Вот он, — сказал Клопов. — Полюбуйтесь! И ведь как жил-то... А туда же, бунтовать!

Иван Козьмич с неудовольствием глянул в сторону Клопова:

— Не того увещеваешь, кого надобно.

— Закоренелых, — бросил в ответ Клопов, — не уве­щевать, а наказывать должно. Французский язык учат, а благодарности своей господам владельцам понимать не могут. Срамота ведь!

— Потому и не могут, — загадочно произнес Иван Козьмич.

В руках он вертел медное колечко с девизом обще­ства, которое Лешка ночью отдал Клопову. И Лешка понял, что напрасно это сделал. Колечко уравнивало его с прочими членами общества, а бумага, где не было его подписи, отделяла от них. Но бумага хранилась у Петра, и не видно было возможности ее заполучить.

Иван Козьмич в упор поглядел на Лешку:

— Вы с соседними заводами сношения имели?

— Не имели, — с готовностью ответил Лешка, от напряжения подавшись даже вперед и чуть не потеряв равновесие.

— Ас Пермью? С поляками ссыльными?

— Нет... Истинный крест, нет!

Отвечая на этот вопрос, Лешка украдкой взглянул на Клопова — не помянет ли тот про пана Оржеховско- го? Но Клопов промолчал. Не хотел, по всей видимо­сти, говорить о том, что сам дал благословение на за­нятия с мятежным паном.

Клопов расхаживал по кабинету, зловеще похрусты­вая сжатыми у фалд сюртука пальцами. Пальцы его легко раскачивались в своих гнездах и хрустели, как деревянные. Возле портрета Екима Лазаревича он обо­ротился к управляющему:

— Не угодно ли знать мое разумение о дальнейших действиях наших?

Такой вопрос Лешку обрадовал. Выходило, будто его призвали сюда для того, чтобы совместно обсудить будущность членов общества.

Но Иван Козьмич движением руки остановил Кло­пова и кивнул Лешке на дверь:

— Выдь пока!

— По моему разумению, — начал Клопов, едва за Лешкой закрылась дверь, — следует немедля устано-

вить наблюдение за главными зачинщиками. Затем от­писать в Петербург и ждать распоряжений от Христо­фора Екимыча...

— Отчего же сразу в Петербург? — удивился Иван