Немного подумав, я согласился. Глупость, конечно, но я был ужасно рад, что у нас отношения наладились. Риск, безусловно, был большой, но я решил, а чем черт не шутит?..

Мы еще с Пашкой в тот мой приезд пару раз встречались, уже не по делу, а так. И все было хорошо, очень хорошо, но тут…

Михаил налил себе полстакана виски и выпил залпом. Выбил из пачки сигарету, закурил. Минут пять он молчал, уставившись в одну точку и задумчиво-размеренно выпуская дым. Катя с состраданием смотрела на него. Ренат смотрел выжидательно, как будто и для него этот рассказ являлся новостью.

– Не знаю, почему она выбрала именно меня, – заговорил он вдруг снова. – Скорее всего случайно. Она ведь работала вслепую, о Пашке, конечно, и знать не могла, тем более о том, что у главного шефа их «фирмы» есть брат, и брат этот я. Но она выбрала меня, захотела спасти именно меня.

– Кто она и от кого спасти? Я не понимаю. Ты так перескочил.

– От кого спасти? – Михаил зло усмехнулся. – От брата спасти, от Пашеньки, от братишки родного, который меня заказал. Он ведь и был главой этой их киллеровской «фирмы». Потом я об этом совершенно точно узнал.

Она сидела на скамейке во дворе, где я снимал квартиру. Потерянная, одинокая и такая несчастная. Я никогда не видел столько горя, столько безысходного отчаянья. Не пожалеть, не утешить ее, пройти мимо я просто не мог. Откуда же мне было знать тогда, что это всего лишь игра?

Я подсел к ней на скамейку. Она посмотрела на меня безумным, невидящим взглядом и отвернулась. Я не знал, как с ней заговорить, сидел рядом и мучился. Кроме нас, во дворе больше никого не было. Мне почему-то до щемящей, невыносимой боли захотелось приласкать ее, утешить, как утешают ребенка, сиротливого и обиженного. Она…

– Да кто она, кто? Я совсем не понимаю, о ком ты говоришь.

– Она? А, ну да, я тебе не сказал. Она – моя жена Нинель. То есть тогда-то женой она мне еще не была, я ее в этот день вообще первый раз в жизни увидел. Если бы не ее сиротливый вид, так и прошел мимо. Знаешь, я и потом, всю нашу совместную жизнь, воспринимал Нинель все тем же несчастным ребенком-сиротой. Да, да. Пока мне глаза на нее не открыли, пока не узнал, какая на самом деле она дрянь.

Ну вот, а тогда… Мы сидели и молчали, долго, мучительно долго. И вдруг… это был какой-то сумасшедший порыв, никогда раньше ничего подобного со мной не происходило. Я вдруг схватил ее руку и поцеловал. А она, она заплакала. Я все целовал, целовал ее руку, а она смотрела на меня и тихо плакала.

И тут я понес какую-то околесицу, что спасу ее, что увезу из этого города, что… Я был как в бреду, уже и не соображал ничего. Она слушала, молчала и плакала. Мне трудно объяснить, но почему-то в тот момент я был необыкновенно счастлив, странно даже, уж для счастья-то вроде и оснований никаких не было. Непонятно, совсем непонятно.

– Но почему? Очень даже понятно. Ты просто влюбился и понял, может быть, подсознательно, что сможешь добиться ответного чувства – она в несчастии, ты ей поможешь. В чем-то очень спекулятивная политика. Но, конечно, скорее всего ты до конца не осознавал этого.

– Ты думаешь? Не знаю, не знаю. Вообще, вряд ли. Я никогда не был в нее влюблен.

– Это тебе только так казалось. Если бы ты ее совсем не любил, не смог бы столько лет прожить с ней вместе.

– Может быть, может быть. Впрочем, я не мог так просто от нее уйти. Нас связывало нечто вроде двустороннего договора. Бросить Нинель было бы непорядочно, нечестно, я был обязан ей жизнью. То есть думал, что обязан. Ведь не знал же я, как на самом деле обстоят дела.

Но ты меня перебила. Я начал рассказывать… Ах, ну да! Я пригласил ее к себе. Не помню как, в какой форме это выразил и что она мне ответила. Во всяком случае, как-то, видимо, выразил, она согласилась.

Мы сидели у меня и пили вино. Всю ночь. Нина… Нинель рассказала, что они с племянником приехали в Москву год назад (даже в этом меня обманула, но откуда же мне знать?), что родителей у мальчика нет, погибли, когда ему было десять лет, и она заменила ему мать, что Сережа (и в имени обманула) очень талантливый мальчик, поэт, в семнадцать лет у него уже вышло три сборника стихов (вранье, вранье, но не знал я и предположить не мог, что вранье), что привезла она его поступать. Он прошел творческий конкурс и уже готовился к экзаменам, но вдруг… Это место в ее рассказе было туманно и расплывчато: какие-то люди отобрали у них документы и заставили на себя работать. Они не знали, в чем именно заключается работа, и согласились – делать-то все равно было нечего. А когда поняли, им конкретно объяснили: назад ходу нет. Эта организация – нечто вроде киллерской «фирмы», живыми их не оставят. А теперь им снова поручили убить человека.

Нина достала из кармана фотографию и протянула мне.

Я не мог в это поверить. Долго, в каком-то отупении, смотрел на снимок и не мог поверить. Их новый клиент – человек на фотографии – это был я. Да, да, им заказали меня. А когда наконец поверил, сразу понял, кто меня заказал. Братец Пашенька, вот кто. И тогда я поклялся самому себе, что убью его, рано или поздно.

Нине про брата я ничего не рассказал. Ни тогда, ни потом. Да она и до сих пор бы не знала, что у меня есть брат, если бы не вышла одна хохма. Случайно. А может, и не случайно. Я так и не смог пока выяснить.

В общем, мы уехали из Москвы, сюда, в этот город. Попросту сбежали. О Пашке я больше не слышал. Глупо, наверное, было возвращаться сюда, он мог меня разыскать. И убить – он, конечно, не мог не понять, что со мной вышел прокол и я теперь все про его «фирму» знаю. Но как-то обошлось.

Компьютерами я больше не занимался, вообще изменил направление. Но и в новой сфере раскрутился быстро. Единственное, в чем мне в жизни везло, – это бизнес. А Нинель… С самого начала наши отношения строились на деловой основе: она спасла меня, и я был обязан ей жизнью, я спас ее и Сережу, и они были обязаны мне жизнью и благополучием. Мы были друг другу благодарны и старались сосуществовать в мире и согласии. Во всяком случае, я так думал и так жил. Я ведь не знал, как все было на самом деле. О любви, конечно же, и речи не шло ни с той, ни с другой стороны, но…

А потом я встретил тебя, Катенька. И… вся моя жизнь изменилась. Ты мое счастье, мой свет. Ты и представить себе не можешь, как я тебя люблю. Ты самое дорогое, что у меня есть. Все, что было до этого, и жизнью-то назвать нельзя, так, какое-то бледненькое существование. С каким удовольствием я бы просто взял и все прошлое вычеркнул. Но я не мог, не имел права так поступить. Обязательства… да и ты была не свободна.

– Я? А что я? Я нашла в себе силы и ушла от Вадима.

– Но он продолжал тебя преследовать, и еще неизвестно, чем в конце концов все могло закончиться. Твой муж изо всех сил пытался тебя вернуть – может быть, и сумел бы. Или повесился бы с горя, а ты не смогла бы себе простить и ушла бы от меня. Во всяком случае, он мешал, очень мешал. А я не мог, не хотел тебя потерять.

– И потому ты надумал его подставить?