Трагедия (гр.) — древняя форма литературного произведения, построенная на стремительном развитии действия, остром столкновении событий, людей, взглядов, оканчивающаяся чаще всего гибелью главного Героя. Пушкин творит трагедию, а Фаворский творит для Пушкина, выражая в его понимании всю собственную мудрость художника-философа.

Оно простое — здание этой книги. Простое, светлое, строгое, спокойное в пропорциях листа — как сама поэзия Пушкина. Здание — не большое, не маленькое — поэмам свободно, а в руки берешь торжественно. Но как тревожно уже на подходе к нему! С преддверья грозовой суперобложки, однако ослепительно белой*. Так ведь врывается черная беда «средь бела дня»? Сюда и ворвалось странно-громыхающее сплетение облаков, зловещих птицеподобных туч, раздираемых молниями, но сопровождаемых легким парением цветов, сорванных бурей. Кружатся-кружатся в общей тревоге розы, обломанные веточки кипариса, лавра[153] иль даже венки лавра с лентами победителя; они символичны: красота, смерть, слава. * 316—317

Буря остановилась, она громыхает из края в край фасада книги, книги о трагедиях. Но бури не вечны, — размышляет Фаворский, — они приходят и уходят, они движутся. Убедись в справедливости этих размышлений, развернув суперобложку во всю ее длину. Тогда видно белое обширное пространство, еще не захваченное грозовыми облаками. Буря действительно движется, правда, неясно — уходят тучи или находят, как это и бывает в жизни: беды уходят — приходят, оказываясь, однако, непоправимыми для погибших ... цветов, людей, надежд.

В картине — ты зритель, в книге — больше читатель, чем зритель. В картине твоя мысль движется сама, размышляя в пределах произведения. В книге твоему воображению помогает художник. Велика его роль, когда он помогает войти в здание книги, ощутив настроение ее содержания; особенно в преддверии (супер), у дверей (обложка), в первых залах (первые развороты). «Подводя к книге» (то есть еще не раскрыв ее), художник говорит громко, словно объясняя, куда идем. И постепенно снижает голос «от двери к двери», затихая вовсе перед тем, как зазвучит Пушкин. Именно так сделал Фаворский, пустив изобразительные раскаты трагедий в «начале начал». Но обложка* «тише» супера; и чем дальше, тем более «сдерживают голос» гравированные изображения. Это значит — они невелики, а есть совсем маленькие, их много, а кажется мало; они предпочитают появляться в начале или в конце трагедии, когда позволительно говорить, ибо действие не началось или кончилось. Вот вверху тогда на весь лист звенит крохотная связка ключей* и «звенит скупостью» против названия: «Скупой рыцарь». В момент же звучания пушкинских строк изображение «входит» исключительно по их зову, так что действие героев в иллюстрациях почти совмещается со словами поэмы*. Удивительное единство слова и изображения. Даже *в цвете черного ажура строк и тонкой черно-белой резьбы гравюры.  * 318, 319

И все-таки иллюстрации очень редки в тексте. Ничто не нарушает свободного течения поэм, хотя в книге нет листа без гравюры. Для бессмертных строк Фаворский построил прекрасное, точно рассчитанное пространство белых залов — разворотов. Их потолки поддерживают консоли[154]. В этих архитектурных креплениях приютились «малые образы». Они безмолвно взирают на развитие действия, деликатно выражая, однако, свое отношение к происходящему, а потому превращаются от поэмы к поэме в траурные символы иль остаются бесстрастными архитектурными деталями.

Конечно, не всякому художнику выпадает счастье построить книгу для произведения любимого писателя и отдать ее людям, что называется, «выпустить в свет». Да ведь и не только с искусством литературы работает современный художник книги. Чаще наоборот — в самых разных областях, ибо все науки извергают реки трудов, превращающихся в великое множество книг. Тем сложнее художнику вникнуть в смысл рукописи, вывести его в построение книги. Тем большее интеллектуальное напряжение испытывает он, решая книгу «в образе». Хотя бы она была математическим исследованием, хотя бы к ней проявляли интерес только математики.

И все-таки есть книги, которые любят все. Любили и любят художественную литературу. А ныне любимой стала книга об искусстве. Да, о котором идет здесь речь и еще будет идти. Современная книга об искусстве, созданная во всеоружии фотографии и полиграфии, — книга роскошная, соперничающая красотой со старинными. Изумительная бумага — плотная или тонкая, матовая или блестящая, ровная или тисненая, не говоря о различных ее оттенках, о сверкающих суперобложках иль обложках, затянутых в ткани, в искусственные кожи с золотым тиснением. Разве только драгоценными камнями не усыпана такая книга. Зато всесильное фотоискусство рассыпает перед нашими глазами неисчислимые цветовые богатства, беспредельное разнообразие форм. Таким образом, мастерство полиграфии позволяет и роскошной книге не быть уникальной, открывая искусству кратчайший путь к человеку, путь, по которому и наши альбомы входят в твой дом.

Как видишь, искусство графики постоянно рядом с нами — стоит лишь внимательнее посмотреть на свои или на библиотечные книжные полки, на утреннюю или вечернюю почту. Техника помогает искусству прийти к людям. А искусство сближает людей. Не покидая города, мы все знаем и о своей стране и о жизни разных стран по цветным изданиям, журналам, книгам.

Но запах свежей типографской краски, особая машинная новизна печатного листа порой как-то отодвигает труд художника, порой не очень чувствуешь его руку, его индивидуальность, его первоавторство. Поэтому, читая книгу, рассматривая журнал иль все более распространенные теперь иллюстрированные издания, где много изображений и мало слов, — взгляни на лист в целом. Не забудь! В нем всегда найдешь композицию, составленную графиком. И если композиционно лист красив — порадуйся удаче художника, хотя имени его можешь и не найти.

Наш разговор о живописи, графике, скульптуре подошел к концу. Мы беседовали об этих видах изобразительного искусства в двух альбомах, и мы надеемся, что перед нашим читателем открылась сложная картина жизни искусства. Она проявляется и в особенностях жизни искусства станкового и монументального, равно как и в необычайном многообразии искусства графики. Мы также надеемся, что наш читатель стал активным зрителем, что он способен распознать основные приметы скульптуры, живописи, графики, в каких бы перевоплощениях они ни встретились на его пути. Это умение видеть особенности замечательных трех видов изобразительного искусства вносит порядок в наши зрительные впечатления, получаем ли мы их в художественных музеях или в самой жизни. А порядок — та нить познания, на которую человек нанизывает все новые и новые сведения о мире. Он открылся нашим глазам со дня рождения и продолжает удивлять новизной, красотой каждый день, каждый час (!), если того захотеть.

Оглянись вокруг! Мир полон искусства, полон видимой красоты и смысла, говорящих с тобой на